Раду вдруг резко упал куда-то, а вынырнул на больничной койке.
– Бред от удушения, – сказал ему врач, терпеливо выслушавший видение Раду.
А сам, после дежурства, отправился в церковь, молиться и бояться.
Ведь от Раду, вышедшего из комы, пахнуло коньяком.
* * *
– Торро! – крикнул Раду.
Встал перед быком Лупкой и сжал кулаки. Бык недоуменно глянул на мужчину, и отвернулся. Раду в ярости сплюнул. К сожалению, у него не было никакой возможности узнать, что же представляет собой эта самая коррида. Телевидения в селе не было, спросить у Ольгуцы было невозможно, потому что она не брала трубку («зато в рот небось берет», грустно думал при этом Раду), а все сельчане, которые уехали на заработки, были в Италии, России и Португалии. А там нигде корриды не было…. Одна моя потаскуха в Испанию попала, с горечью думал Раду. Но не сдавался. В районной библиотеке он нашел несколько книг об Испании, и кое-что о корриде прочитал.
– Коррида это бой человека с быком, – знал Раду.
– Коррида заканчивается смертью быка или человека, – знал Раду.
– Коррида проводится на огороженной площадке, – знал Раду.
– Матадор ходит очень прямо, на нем штаны в обтяжку и широкий пояс, – знал Раду.
– А на голове у него треуголка, – знал Раду.
– Матадор всегда испанец, – знал Раду.
– Испанцев зовут или Хосе или Диего или Сервантес, – знал Раду.
– Имя Хосе не годится, потому что так зовут гомика, к которому ушла Ольгуца, – сказал Раду.
– Имя Сервантес чересчур сложное, – сказал Раду.
– Значит, мне остается имя Диего, – сказал Раду.
После этого он за канистру вина и 20 евро справил себе новые документы, и стал Диего эль Тиру.
Это было пока все. Диего понимал, что этого для того, чтобы стать матадором, мало. Требовались свидетельства очевидца. Так что Диего, починив несколько мотоциклов, на заработанные деньги поехал в Кишинев, и нашел адрес, который видел в газете «Комсомольская правда в Молдове» в разделе «Все для отдыха и семьи».…
Было это в супермаркете «Жамба», где на эскалаторах катались красивые, уверенные в себе люди с барсетками, надменно разглядывая окружающих.
Смущаясь, Диего встал на движущуюся лестницу и едва не потерял дар речи. Девка перед ним, в короткой юбке, была без трусов. Рядом с ней ехала мама, молодая еще женщина лет сорока пяти. Присмотревшись к ним, Диего понял, как работают женщины. Это была связка по типу снайпер-автоматчик. Снайпер-девка без трусов, валила мужика с барсеткой, а мать-автоматчица прикрывала тылы от нежелательных лохов. Типа него, понял Диего с горечью.
– Лох, – прошептала мать дочери, глядя на Диего.
– Ты с ним не знакомься, – прошептала она.
Диего вздохнул и стал просто глядеть девчонке под юбку. Так он проехал третий, – нужный ему, – этаж. Пришлось спускаться пешком. Диего толкнул дверь и попал в комнату, пропахшую благовониями. Лавровый лист, кардамон, тмин, зира… Диего, робея, вспомнил текст статьи, набранной мелким шрифтом.
«Гостья из Испании Джулиана Соколитто рассказала корреспонденту „КП“, как в Испании молдаване справляют День Независимости и любят свою родину».
Статьи Диаго не запомнил. Что-то обрывочное.
«… вина как движок… блёвка… анал… пертурбация… минимализм как черта ментальности… если в ухо, то лучше узким… кабачок только мытый… молдаване блядь.. патриотизм как экспрессивная форма мастурбации… новоселье… а кули».
Но не это волновало Диего. Он хотел расспросить Джулиану, – которая в Кишиневе остановилась всего на пару дней, – о том, что такое правильная коррида. Так что, хорошенько потрахав – все же шестой год без бабы, – тощую женщину со злым лицом, Диего приступил к главному.
– Скажите, Джулия, – сказал он.
– Нон эсто Джулиа, эсто Джулиана, – сказала она.
– Эль испаньола настоящая, не есть быдло типа твой, – сказала она.
– Я Диего, – обиделся Диего.
– Твоя есть молдаван и эсто эль печать Каина, – сказала она.
– На всю твою эль гребанную жизн гребанного эль молдаванина, – сказала она.
– Ну? – сказала она.
– Я хотел бы узнать, как идет коррида, – сказал Диего, сунув свернутую в трубочку банкноту искуснице Джулиане межу ног.
– Эль кретино, не в зад, – сказал она.
