Зато теперь она знала, ради чего проживает день за днем: ради вечеров. Они наполняли ее теплом и радостью, как и тогда, в ночь после коронации.
Быстро уловив вкусы ее величества, слуги поставляли каждый день новый сорт вина, либо чего-нибудь покрепче. Каждый напиток был по-своему великолепен, не зря же удостоился места в императорской коллекции. Мира с полудня начинала фантазировать о вкусе нынешнего вечера, и никогда не разочаровывалась. Приправою к вину служили насмешки над абсурдами прошедшего дня – Мира ни с кем не делилась остроумием, бережно хранила весь сарказм для вечера наедине с собой. Еще было чтение: слащавое, отупляющее, безо всякого проблеска мысли, зато очень забавное – отличная мишень для шуток. Еще – самоуничижение или самолюбование в некоем балансе. Уважая точность, Мира даже высчитала нужную пропорцию: пять издевок над собою к двум похвалам.
Та мерзкая мыслишка, что днем говорила о стыде перед союзниками, вечерами снова приходила на ум. Не только стыд, но и бегство. Ты спряталась за своей печалью, за одиночеством, за бессилием. Спряталась в кубке вина, как мышь в норе. Что скажешь, императрица?
Мира пропускала это мимо мысленного слуха. Она все больше овладевала дивным искусством: не думать лишнего.
На третьей неделе после коронации в ее приемную явился неожиданный человек. Генерал Алексис Смайл – уродливый, изрытый оспинами, еще и с черной тоскою в глазах. Зато – в безупречном парадном мундире, при наградной шпаге.
– Ваше величество…
Серебряный Лис отчего-то замялся, и Мира подумала: а ведь его не было на коронации. И потом при дворе не появлялся ни разу. Она знала, что оставшиеся войска Лиса перебазированы в пригороды. Сама же подписала приказ, состряпанный Ориджином.
Зачем он пришел, интересно? Проиграл решающую битву, потерял три четверти армии, а теперь вот пришел…
– Говорите, генерал.
– После коронации искровое войско присягает на верность новому правителю. Ваше величество должны принять присягу у моих полков.
А зачем? Еще один фарс…
– Этого нет в моих планах на сегодня.
– Планы вашего величества составляют слуги лорда-канцлера, а они препятствуют мне изо всех сил. Стоило больших трудов попасть к вам на прием. Я сумел встретиться с генерал-полковником Стэтхемом, а он оказал мне долю уважения как… – генерал сглотнул, – …разбитому противнику. Лишь благодаря милости бывшего врага я стою перед вами.
– Стэтхем нарушил дворцовый протокол. Ему не следовало этого делать.
– Ваше величество, примите присягу ваших верных воинов. Ни о чем больше не прошу.
Дело идет к вечеру, на улице мороз, а полки эти – в пяти милях от дворца… Ехать куда-то, мерзнуть… Зачем? Ради пустых слов, которые ничего не стоят? Я согласна играть комедию в тепле и сытости, но на морозе – увольте. Да и скоро вечер… Мой вечер!
– Генерал, обратитесь в секретариат. Вашу просьбу запишут в протокол и внесут в мои планы.
– Ваше величество… – военный покачал седой головой и не нашел, что еще сказать.
– Имеете другие вопросы?
– Никак нет… – он поклонился. – Служу Янмэй Милосердной.
Развернулся на каблуках и зашагал к двери. А тот ехидный внутренний голос сказал: ставь кавычки, Минерва. Только что ты говорила голосом государственной машины. Не притворяйся человеком. Бери слова в кавычки.
Мира ощутила, как от стыда загораются щеки.
– Генерал, постойте. Простите меня. Я еду с вами.
Внеплановый выезд из дворца вызвал замешательство среди машинных шестеренок. Командир караула, оба секретаря, церемониймейстер и помощник министра двора один за другим заявили протест: «Ваше величество не должны…» Но открыто задержать ее никто не посмел. Карета императрицы промчала по Дворцовому мосту в сопровождении наспех поднятого лазурного конвоя.
Час дороги до казарм Мира спрашивала себя: зачем я еду? И находила лишь один ответ: для очистки совести. Чтобы не пришлось потом вписать бездушие в длинный реестр своих недостатков. Иных причин для поездки не было. Присяга – точно такая же формальность, как все прочие дела императрицы. Конечно, лорд-канцлер уже запланировал присягу в своем графике, и устроит ее, согласно традиции, прямо на Дворцовом острове. Мире достаточно было подождать – и полки пришли бы к ней сами… Но нет, она мчится за город по морозу, откладывает ужин и начало вечера, а что самое скверное – даже не догадалась прихватить с собой вина. И все потому лишь, что ее попросил никчемный солдафон, проигравший войну. Глупо, Минерва. Не царственный поступок.
