– Всенепременно.
Южанин скинул шубу на спинку кресла и извлек ценную бумагу из нагрудного кармана жилетки. Мортимер развернул вексель на двадцать эфесов, выписанный фарвейским отделением банка. Краем глаза он отметил, как удивленно уставилась на вексель рабыня.
– Любимый, – сказала она вполголоса, – ты говорил, мы зайдем в банк и возьмем денег.
– Луна моя, я никогда не отказываюсь от своих слов. Первое уже сделано: в банк мы зашли. А теперь милейший приказчик выдаст нам двадцать золотых эфесов.
– Двадцать золотых?! – ахнула рабыня. – Ты же вчера говорил, что не имеешь ни елены!
– И я сказал истинную правду: ни одной елены у меня нет. Лишь дюжина агаток да вексель на двадцать эфесов.
– Вот эта бумажка стоит двадцать золотых?!
Южанин зашипел на нее:
– Говори тише, сладкая. Не отвлекай уважаемого сударя от работы. Ему требуется переписать в книгу все цифры с векселя.
Мортимер спохватился: действительно, черт, надо же записать в книгу! Он так увлекся грезами о власти над женщиной, что чуть не позабыл службу. Обмакнул перо в чернильницу и принялся скрипеть по бумаге, а рабыня повторила свой вопрос шепотом:
– Бумашшка стоит дваццать золотых?..
– Верно, моя сладость.
– И вчера она уже была у тебя?
– Ну подумай сама: откуда бы ей взяться ночью?
– Вчера на рынке, когда я просила тебя купить мне шубу, чтобы я не мерзла от идовой метели, бумажка была у тебя в кармане? Любимый, я просила самую простенькую шубку, помнишь? Она стоила всего три елены, а ты сказал, что не имеешь ни одной…
– Сладость моя, к чему ты клонишь? Уж не хочешь ли намекнуть, что я – я! – пожалел для тебя – для тебя! – три жалкие елены? Твои слова вонзаются мне в сердце, как отравленные стрелы! Останься на всем свете одна-единственная краюха хлеба и один последний глоток вина – я отдал бы их тебе! Да только скажи, и я порву эти двадцать эфесов и швырну тебе под ноги!
Южанин дернулся за векселем, рабыня вовремя придержала его за плечо.
– Я не хочу, чтобы ты порвал. Хочу шубку за три елены.
– Моя сладкая, я начинаю терять терпение! Едва мы получим деньги, как сразу же пойдем на рынок и купим целую телегу шуб! Я просто закопаю тебя в них! Ты будешь сходить с ума от жары и умолять, чтобы я продал хоть половину!
– Когда мы выйдем из банка, рынок будет закрыт, – отметила рабыня.
– Женщина! – рыкнул южанин.
– Прости, любимый, – она кротко опустила глаза.
Мортимер кашлем привлек к себе внимание. До семи оставалась четверть часа. Чертовски хотелось все сделать поскорее.
– Милорд, будьте так добры, назовите свое имя.
– Славный Ней-Луккум из Оркады. А мою спутницу зовут Шарлотта, она из того же города.
– Простите, милорд, я потрачу минутку, чтобы записать это… Вот так… Скажите, будьте любезны, вы обналичите всю сумму или часть?
– Все двадцать эфесов и ни агаткой меньше! Как вы могли убедиться, мне предстоит купить целую телегу лучших мехов!
– Только одну шубку… – жалобно шепнула рабыня.
– Милорд, с вашего позволения, банк удержит одну двадцатую с суммы. Вы получите девятнадцать эфесов. Будьте так добры, напишите вот здесь свое имя в знак согласия.
– Всенепременно…
– Согласия с чем? – сверкнула глазами рабыня.
– С тем, миледи, что банк удержит одну двадцатую часть…
– А одна двадцатая – это сколько?.. – Западница нахмурилась, подсчитывая в уме.
– Один золотой эфес, миледи, – помог Мортимер.
– То есть, ты заберешь себе один наш золотой эфес?
– Не я, миледи, а банк. Но, прошу прощения, да, банк возьмет.
– А за что?
– С позволения миледи, за услуги.
– За какие такие услуги? – рабыня резко подалась вперед. – Ответь мне! Ты возьмешь один золотой – за что? За то, что записал имя моего любимого в свою книгу? Или за то, что подал нам кресло?! Да если хочешь знать, за один золотой ты должен целый месяц двигать кресла!
– Ну-ну, сладость моя, это все по праву, – южанин погладил ее по бедру, но не успокоил.
– По какому праву? Он отбирает у нас золотой просто потому, что умеет писать?! Да за такие барыши я сама научусь писать! Клянусь – завтра сяду и к послезавтрему научусь! Но только я ни разу не слыхала, чтобы писарь получал золотой за минуту работы!
