Она покатилась по снегу, а со стороны казалось, что это автоматический снеговик. Снег забился тебе в
глаза, запечатал уши, я кричал, а ты выдувала теплые пушистые облачки слов, которые я нанизывал на
указательный палец, указывая направления. Когда их набралось много, указательный обернулся безымянным.
Тогда я подхватил твое тело, приделал к нему наспех скомканную снежную голову и вдохнул тепло. Ты
улыбнулась, и я проснулся.
* * * * *
Вчера я не видел тебя, но представлял. Ты шла по ветру, качаясь в ритм обезумевших веток. Они извивались
змеями, свешивались и царапали кожу. Ты была словно кошка, от одиночества расцарапавшая сама себя.
Твои горгоньи волосы меняют цвета, жалят друг друга, и вот на твоей голове остается только клубок
мертвых змей. Чтобы сделать тебя модной, запускаю мангуста. Он съедает все и прячется в мой карман, до свидания.
Я знаю, что оно состоится завтра в парке на скамейке или у цветка, того, что с длинной ножкой и
печальными лепестками, что раньше всех ложится и никогда не встает. Но мы не найдем друг друга. А еще за
день до свидания мы не найдем и цветка, срезанного, на кусочки полосатые и пористые.
Представлял тебя в своем кармане непонятно уместившуюся, в одном ты, в другом мангуст. Твои блестящие
ироничные глаза. Я застегиваю их на пуговицу, и единственное напоминание о них - стрелочка капель по
асфальту, стелющаяся. Расстегиваю пуговицу, а вместо глаз - два желтых круглых, сырых и водянистых, руки
протягиваешь - водоросли, они рвутся, пальцы тянутся и обрываются, желтым лопаются, в насекомых
превращаются. Я иду по хвостам, словно по мху волнистому, ускользающему, выбираю следы, свое воображение
провожаю.
Я, наверняка, скажу тебе еще одно до свидания, сорву поцелуй с оборванных, скошенных губ, поставлю его в
тонкую вазу, водой наполненную, буду растить его, чтобы обратить в любовь.
Вырастет ли? Или подкосится, сожмется, как голодный муравель - три прутика и глазки незаметные, на концы
нанизанные. Если нет, то выращу из него поцелуйное дерево и раздарю прохожим его семена. Может, у них
получится лучше. А себе я возьму другой, твой, сегодняшний, и начну все сначала.
*****
Вчера ты пригласила меня. От чьего-то имени в чей-то дом. Там будет шумно, будет музыка, будут пенистые
напитки, - сказала ты. Будет моя улыбка другой девушке, - добавил я поспешно.
Она села мне на колени, тяжелая и живая, а ты смотрела на меня издалека. Так начинался самый счастливый
вечер в твоей жизни. Он шел, а мы сидели по разные стороны далека, разговаривали друг без друга, целовали
других, любых, всяких.
В соседней комнате извивались двое, они точно знали, что такое любовь. И если бы на них обратили
внимание обитатели этой... впрочем, даже тогда вряд ли хоть один из них обратился бы в противоположный пол
- им было все равно, на полу, ковре или в превращенной в пещеру кровати. А мне было все равно, кто на моих
коленях, пусть даже светящийся с лучами металлический брусок. Если он мог шевелиться, пахнуть, как все
вокруг - сигаретным дымом, бешеной музыкой и вином. Я качал его и иногда целовал в лучи, а он переливался
благодарным металлическим огнем. То и дело к нему подходили и прикуривали, ставили в мужском роде, а
раздвигали в порочно-женском. Не знаю, как они могли определить в такой темноте. Но все же мне нравилось, что это была Она, а значит, у нее на один луч меньше. Иногда я переводил взгляд туда, откуда доносилась ты
- от тебя время от времени прикуривали другие взгляды, а ты, словно не вникнув в суть моего перевода, шарила в поисках словаря.
- Что можно увидеть в темноте? Чаще что-то путешествующее со щупальцами. Например, паучка, печально
перекидывающего нитку с моего плеча на ее губы, вздох, он зацепляется за полоски ее губ, срывается и
скользит по шее, бледной, как швейцарские Альпы.
Мы уходим. Нам в разные стороны. Мы расходимся хрупким треугольником. Ты и она у основания, а я на
заснеженной вершине, затянутой в дымку нерешительности. И вам остается только ждать, в чью сторону я со-
8
3
скользну - к швейцарским Альпам или к тебе. Я засыпаю и вижу, как грустный паучок трудится над отрогами, плато и тайными нишами, вышивает отлогие скаты вокруг ее шеи, протягивает канаты к ключицам, иногда вдруг
