– Поразительное ощущение – моя собственная одежда. Когда знаешь, откуда она, где куплена. Никогда бы не подумал, что испытываешь такое удовольствие. На грани сладострастия. Словно кусочек собственной кожи...
Я соглашаюсь с ним и замечаю:
– В этом несчастье нормальных людей. Они ко всему привыкают. Они, как правило, щедро одарены, а заявляют, что несчастны. Вот, возьмите! Иметь глаза! Разве господь дал человеку что-либо более удивительное, чем способность видеть? Весь день перед тобой – широкоэкранное кино, в цвете и объеме! И что же? У всех у нас есть по два глаза, а мы не находим в этом ничего необыкновенного. Лишь слепые мечтают о счастье иметь глаза.
Но Улисс меня не слушает. Он вернулся к чемодану и больше не сомневается, что этот большой черный чемодан принадлежит ему.
– Взглянем на остальное? – спрашивает он с азартом во взоре.
– Действуйте, мой друг, это же ваше!
И вот мы оба, стоя на коленях, опустошаем чемодан, называя вслух каждый предмет, который вынимаем.
– Пуловер... Будильник... Пара носков... Белая рубашка... Туалетный прибор...
Список вещей, позволяющий составить представление о человеке. Говорят, личные вещи делают личность, и это действительно так.
Улисс более чувствителен, чем я, к этой персонификации найденных предметов. Он осторожно притрагивается к ним, словно ласкает.
– Интересно, – говорит он вдруг, – у меня такое впечатление, будто я стал... как бы это сказать, значительней, что ли. Да, именно, значительней!
Он встает, выпрямляясь, а я советую ему посмотреть, нет ли чего интересного в карманах пиджака. Он запускает руки во все карманы по очереди, они пусты.
Я возвращаюсь к чемодану и обнаруживаю там книгу. «Воспитание чувств». Восхищенно присвистываю.
– Скажите-ка, это отлично! Вы любили хорошую литературу!
Но его, похоже, «Воспитание чувств» не слишком впечатляет.
– Ах, так! Это интересно? – спрашивает он простодушно.
– Поинтересней, чем «Недотепы»[7].
– "Недо..." Как вы сказали?
Я вижу, тут нам не разобраться. Вздыхаю и, продолжая листать книгу, натыкаюсь на вырезку из газеты, вложенную между страницами. Текст из английской газеты, обведенный красным карандашом.
– Странно, – говорю я. – Послушайте-ка.
Разумеется, он ни слова не понимает, и я перевожу:
– "У подножья скалы обнаружено тело неизвестной женщины...,". Ньюхавен, 17-ое марта... Сегодня у нас 20-ое. Значит, три дня назад.
– Три дня назад, в Ньюхавене! – взволнованно повторяет Улисс. – Но ведь я оттуда приехал. Из Ньюхавена!
– Там вы сели на пароход. Погодите...
Я читаю заметку и вкратце ему перевожу: у подножья скалы в Ньюхавене было обнаружено тело светловолосой женщины, лет тридцати, одетой в шерстяное бежевое платье. Следствие предполагает, что она упала с двадцатипятиметровой скалы. Личность женщины еще не установлена. Полиция склоняется к версии, что это самоубийство.
– Вы думаете, я знал эту женщину? – спрашивает Улисс с ноткой беспокойства в голосе.
– Если чемодан действительно ваш... и если вы потрудились обвести заметку красным карандашом...
– Самоубийство, – произносит он задумчиво. – Это лишь версия, – говорю я с улыбкой.
– Но кто эта женщина? Какие у меня могли быть с ней отношения?
– Если мы узнаем это, не трудно будет установить, кто вы такой.
Улисса неодолимо притягивает чемодан, он снова к нему возвращается. Ему бы, наверное, хотелось, чтобы чемодан был бездонным, но внутри остался лишь пакет, перетянутый резинкой. Похоже, пачка писем.
Улисс разворачивает пакет, и выясняется, что в нем лишь одно письмо, между листками которого лежит несколько фотографий. Он вынимает их, и, нахмурив брови, принимается разглядывать.
– Покажите-ка, – говорю я через некоторое время и протягиваю руку.
Не отрывая взгляда от фотографий, он передает мне один снимок, который, видимо, уже изучил.
– Но, послушайте, у нее светлые волосы, у этой дамы, – замечаю я, бросив взгляд на фотографию. – И потом она выглядит, точно, лет на тридцать!
Улисс поднимает на меня глаза, в них – растерянность.
– Вы думаете, это та женщина, которая покончила с собой?
– Откуда мне знать. Но какие-то детали совпадают... Покажите остальные снимки.
