— Ты была права, Рихи действительно уехал в Россию. — Аннес подыскивал слова, чтобы какой-нибудь опрометчивой мыслью не причинить Тийе новые страдания. — До войны он жил в Воронежской области, эта область находится довольно далеко к югу от Москвы. Работал в связи, в системе почты и телеграфа. Во время войны был мобилизован. В корпусе тоже был связистом, служил в роте связи. В роте связи полка. Участвовал в боях под Великими Луками, боевой путь нашего корпуса начался там. Великие Луки — старый русский город за Псковом, в 200—300 километрах к юго-востоку от границы Эстонии. Под Великими Луками он ранен не был.
Тийя прервала Аннеса.
— Ты что-то от меня скрываешь, я чувствую.
Тийя нисколько не успокоилась, скорее еще больше разволновалась.
— Я говорю то, что знаю. — Аннес старался говорить как можно спокойнее и убедительнее. — То, что Рихи успел мне рассказать. Мы не имели возможности поговорить подольше, на военной службе временем не распоряжаешься. Из нашего корпуса посылали людей и на другие фронты, артиллеристы сражались под Невелем и так далее. Рихи тоже попал в роту, которую направили куда-то в другое место. Больше я о нем ничего не знаю.
Тийя всем телом повернулась к Аннесу, посмотрела ему в лицо своими большими глазами, полными печали и тревоги, и произнесла:
— Я тебя знаю, Аннес, тебе известно больше, чем ты сказал. Он погиб?
— Нет, не погиб, — уверенно ответил Аннес. Сейчас он сам в это верил. Его слова прозвучали так твердо, что Тийя поверила. Аннес прочел это в ее взгляде.
Они долго сидели тихо, очень тихо. Рука Аннеса все еще лежала на плече Тийи.
Вдруг Тийя снова заволновалась.
— Вы говорили обо мне? — спросила она со своей обычной прямотой.
— Говорили, — ответил Аннес спокойно, он уже чувствовал себя увереннее. — Я сказал Рихи, что у него в Таллине есть дочка.
— Как же он… Что он…
Теперь Тийя была растерянна и беспомощна. Такой Аннес ее никогда раньше не видел.
— Называл себя величайшей скотиной, что оставил тебя в таком положении. Он и понятия не имел, что ты ждешь ребенка. Ты была молода, хороша и доверчива, он ничего не заметил. Беспокоился, как ты, одинокая молодая женщина, справишься с трудностями военного времени. Я сказал, что ты бережешь Рийну как зеницу ока.
Последней фразы Аннесу не следовало говорить, глаза Тийи снова налились слезами.
— Не уберегла я ее, не уберегла.
— Ты берегла ее. Я в этом ни каплет не сомневаюсь. Ты молодая, у вас еще будут дети.
Тийя покачала головой:
— Я чувствую, что Рихи и я… что нам не суждено быть вместе.
— Почему ты так думаешь?
— Чувствую, ясно чувствую, — повторила Тийя.
— Рихи жив, и из того, как он реагировал на мои слова, что у него в Таллине есть дочь, я понял: он рад этому. От всего сердца… А теперь давай хорошенько вытрем тебе глаза.
Аннес взял платок, который Тийя держала в руке, нежно привлек Тийю к себе и стал утирать ей слезы, как ребенку.
— Ты хороший, — прошептала Тийя. — Ты и сам не знаешь, какой ты иногда хороший.
Тийя потянулась к Аннесу и поцеловала его в щеку. Теперь пришел черед Аннесу смутиться. Он хотел бы крепче прижать к себе Тийю, но не решился.
Тийя сама обняла его.
Они сидели, тесно прижавшись друг к другу, как много лет назад, еще детьми, если в ту минуту не ссорились, а рассказывали один другому интересные истории, играли, чему-то радовались, чего-то боялись. Они сидели, двое детей человеческих, которые понимают друг друга, желают друг другу добра, нужны друг другу. Так сидели они долго. Аннес старался убедить Тийю, что все плохое, что принесла с собой война, осталось позади, и теперь, когда настают более светлые времена, она не должна падать духом, должна оставаться прежней Тийей, своевольной и стойкой. Аннес говорил то, что думал, говорил не только, чтобы утешить Тийю, — он всей душой желал, чтобы подружка его детских игр, его первая юношеская любовь и первая сердечная боль, чтобы она чувствовала то, что чувствует он, и в этом сознании, в этом чувстве нашла бы силу преодолеть свою беду и жить, не склонив головы.
Когда Аннес около полуночи вернулся в замок, капитан Кумаль еще не ложился. Он перелистывал и читал немецкие книжки, которыми была забита полка в соседней комнате. Под потолком горела лампа. На столе стояли две бутылки шампанского, одна наполовину пустая. Воды все еще не было.
