Ее лицо — столь открытое, сильное и лучащееся здоровьем, — никак не могло принадлежать человеку, всю жизнь (или хотя бы солидную ее часть) торчавшему в Дэд-Ривер. Всех здешних можно было поделить разве что на две разновидности — чахлые и пригнутые к земле, как с трудом пробившие скалистую почву березы на морских утесах, и длинные-тонкие, вьюноподобные, удушающе висящие на шеях у березовидных — ну совсем как мы с Рафферти. В общем, здесь чужака видно сразу и издалека.
Но такую девчонку даже и при любых других слагаемых попробуй не заметь — фигуристая, породистая, полная юной силы. С такой кожей, о какой большинство ее сверстниц только мечтает. У нее был звонкий смех и удаль бывалой пловчихи — ведь такую холодную воду не каждый тюлень выдержит.
Ее глаза заслуживали отдельного описания. Они были такого бледно-бледно голубого оттенка, что поначалу в них вообще было трудно разглядеть какой-либо цвет. Рыбьи зенки, как сказал бы мой говноглазый папаша. Бездонные. Как цвет моря, когда песок коралловый, а вода спокойная и мелкая. Отражающие свет, а не поглощающие его.
И все же, как у нее выходило справляться с этакой холодрыгой? Я смотрел, как она выписывает пируэт в ореоле ледяных брызг — и вновь поворачивается к нам лицом. Волна захлестнула ее до плеч, укрыла подобно мантии — одни только шея да голова остались видны. Содрогнувшись, она закусила губу, захлопала голубыми глазами. Хоть я и валялся на солнцепеке, кости у меня заломило при одном только виде этой сцены.
Говорят, что в холодной воде можно словить что-то вроде оргазма. Если ты, конечно, преодолеешь изначальную боль. По ее гримасам я понимал, что она пока ничего не преодолела.
Когда девчонка вылезла из воды, по ее отменной коже потекли ручейки — от мышцы к мышце, от жилы к жиле. Намокший купальник рассказал о ее устройстве все — утаив разве что цвет волос на лобке. Но в первую очередь становилось ясно — силы ей не занимать.
Она прошла совсем рядом со мной. А я все пялился. Ее глаза блестели и все время пребывали в каком-то движении. Наверное, заметила-таки меня. Подойдя к своей компашке, она о чем-то заговорила, уперев руки в бока. Возможно, я выдавал желаемое за действительное.
Уж точно ее внимание не мог привлечь старина Рафферти. На него ведь и девчонки рангом пожиже не обращали внимания. Ему стукнуло двадцать, но рожа его до сих пор цвела подростковой угреватостью, руки — вечно заляпаны моторным маслом, у носа — первые красные прожилки от регулярных возлияний. Я-то тоже не модельной внешности парняга, но хоть без проблем с прыщами, в хорошей форме и без этой безысходной мглы во взгляде — а мне еще восемнадцать. Так что, может статься…
Может быть, она-таки приметила меня.
Мысль раздухаряла мое эго, и в горле от возбуждения встал ком; я пригубил пива, но даже так — не смог избавиться от него.
* * *
Сидеть пассивно в такой ситуации — не дело. Меня уже так и подмывало подойти к ней и без зазрения, в самом наглом порядке завладеть ее вниманием. Но в таких делах я вообще-то не то чтобы сильно хорош.
Все-таки мы с ней играли в очень уж разных лигах.
Я батрачил на лесопилке — продавал доски, фанеру и древесные заготовки оптовикам и местным умельцам-доморощинерам. Планы на колледж отодвинулись в дальние закрома — и с моей-то жаждой знаний могли так там и остаться. Я читал много и охотно, имел окейские оценки по всем предметам, но от зубрилова устал ничуть не меньше, чем от Дэд-Ривер. В конечном счете все бы поменялось — но в ту пору меня вполне устраивали три с половиной доллара за час работы и милая миниатюрная официанточка Лиза Джин в качестве подружки (кстати, после того дня я про нее и думать забыл, ни разу даже не погуляли вместе больше. Извини, Лиза Джин).
Так или иначе, просиживать в бездействии было неинтересно, но я все равно проторчал на пляже еще час, надеясь, что девчонка та снова сойдет к воде. Она не стала. Пока суть да дело, Рафферти сумел разболтаться с Лидией Дэвис.
Когда в городе объявлялись приезжие, Лидия становилась куда сговорчивее — но в мертвый сезон вновь примеряла на себя корону главной красавицы здешней дыры. Можно было увиваться за ней всячески, угождать и сорить деньгами — и ни доброго словечка, ни улыбочки в ответ не получить. Но как только объявлялась тут конкуренция, Лидия сразу делалась гораздо более милой особой.
