– И я тебя, – прошептала она, чувствуя, как ее бьет дрожь. Слезы хлынули из глаз: она знала, что сейчас произойдет неизбежное. Действительно, МОЦАРТ ИСЧЕЗ.
Налетел ветер, ей стало холодно; над головой трижды сверкнула молния; глухо, словно кто-то похрустел гигантским небесным пергаментом, прогремел гром; первая капля дождя мазнула по щеке…
– Моцарт, – рыдала Ольга, дрожа всем телом, – ты куда?… Я же забыла тебя спросить об «Анданте»! Моцарт! Не уходи!..
Вдруг она увидела, как в траве что-то сверкнуло. Она наклонилась и подняла… пряжку, его серебряную пряжку!
– Сизов! – радостно позвала она, оглянувшись, сердце ее забилось сильнее. – Сизов, он оставил мне на память пряжку!..
– Он еще вернется за ней, – довольно спокойно, но, как показалось Ольге, злобно отозвался откуда-то сверху Сизов.
– Значит, я еще увижу его?
– Да, – тяжко вздохнул Сизов. А Ольга просияла.
Лил дождь. Платье вымокло, туфли разбухли и стали походить на калоши. Настроение Ольги менялось, как порыв ветра.
– Сизов, не злись, – заворковала она, – Моцарт ушел и теперь, наверное, не скоро вернется… Ты не думай, я о тебе не забыла. Скажи лучше, где здесь можно согреться? Яже простыну, заболею и умру, с кем ты тогда будешь говорить о бабочках и прочей чепухе?… – Она машинально проверила, на месте ли бабочки, и убедившись, что они здесь, вздохнула полной грудью. – Какой воздух, Сизов! Как давно я мечтала подышать вот таким свежим воздухом!..
– Выходи на аллею, – сухо произнес Сизов. – Тебя там ждут…
Ольга, спотыкаясь, выбралась на аллею. Мокрые деревья роняли на землю последние капли дождя. Где-то далеко, за ажурной парковой оградой блеснул первый луч солнца. Рядом кто-то плакал, вероятно, ребенок. Ольга обернулась и увидела на скамейке девочку. Несмотря на недавно прошедший дождь, она была в совершенно сухом клетчатом красном платье, белых гольфах и темно-красных лакированных туфельках.
– Ты чего ревешь? – спросила Ольга и взяла девочку за руку. Ей было лет десять; в общем, довольно взрослая уже девочка, а плакала, как маленькая. Вот об этом Ольга и намеревалась ей сказать.
– Она подарила ей Катю, – безутешно рыдала девочка, размазывая по щекам слезы.
Солнце выкатилось из-за туч, и парковая аллея теперь сверкала в его лучах, ослепляя до слез.
– Какую Катю? Кому? – ничего не понимала Ольга. И вообще, она не совсем осознавала, что происходит.
– Ларисе! – вдруг возмущенно взвизгнула девочка и разрыдалась безутешными слезами. Ольгу эти слезы словно привели в чувства, она тряхнула головой, пытаясь сосредоточиться.
– Кто такая Катя? Давай по-порядку… Так кто такая Катя, чтобы ее можно было кому-то дарить?
– Это моя кукла. Я была в школе, когда они пришли, и мама подарила этой девочке мою Катю.
– Боже, я вспомнила, – взволнованно прошептала Ольга и вся покрылась мурашками. – Я вспомнила… Ведь ты никогда не расставалась с Катей, ты и спала с ней, и шила на нее платья, я очень хорошо помню ее… Так отбери ее! Пойдем, – она взяла ее за руку, – пойдем, я помогу тебе.
Они встали со скамейки и быстро пошли по аллее. Через мгновение за деревьями запестрели зонты аттракционов.
Маленькая Лариса сидела на карусели, оседлав круглого, как поросенок, слоника с отбитым хоботом, и качала ножкой в нетерпении. Рядом, под расписным шатром на желтой скамеечке сидела ее мать. («Тетя Вера», – вспомнила Ольга.) Карусель должна была вот-вот начать свое кружение. Тут Ольга и девочка, которая уже перестала плакать, одновременно увидели куклу Катю – рыжую, страшненькую, с выколотыми глазами и проломленной головой. («Трепанация черепа», – продолжала вспоминать Ольга свои детские садистские игры, свои изощренные операции над несчастной Катей.)
Они подскочили к Ларисе, выхватили из ее рук куклу и едва успели убежать, как карусель пришла в движение.
– Мама! Мама! Они украли Катю! – кричала теперь уже Лариса. Но Ольге было совершенно не жалко ее. И даже напротив…
Девочка поцеловала на прощание Ольгу и… исчезла.
– Сизов? – окликнула Ольга в растерянности; ей почему-то снова захотелось плакать. – Почему они все исчезают? И Моцарт, и эта девочка?… Ведь я их люблю, и всегда любила!
