Заречнев пытливо взглянул в глаза охранника, хотел сказать о том, что утро вечера мудренее и жизнь покажет, кто из них двоих прав, а кто — нет, но посоветовался сам с собой и решил, что благоразумнее будет не вступать в диалоги с незнакомыми конвоирами, и промолчал.
Барак был практически пуст.
За исключением одного дневального в помещении, рассчитанном на одновременное содержание в нем тысячи осужденных, было свободно. Дальний край "банки" тонул в полумраке…
"Примерно сорок на сто метров"! — прикинул землянин. — "Ничего себе! А снаружи барак казался меньше"!
— Где мое место? — обратился он к дневальному, обернувшемуся на звук открываемой двери.
— Ты новенький? Или из другого бокса?
— Новенький! Сегодня выписали из лазарета!
— А-а! Так ты тот самый чудак, который угрохал троих вертухаев, во время перелета сюда?
— Ну, да! Вроде того! — не стал запираться Заречнев. — Так куда ты меня определишь?
— Погоди! Не спеши! — неожиданно строго осадил его дневальный. — Посиди пока здесь, возле меня! Вечером с работы придут Старшие, они и определят тебе твое место!
— Все на работе? А чем здесь занимаются?
— Все вопросы — потом! — тон заключенного стал еще чуточку жестче.
Александр понял, наконец, что дальнейшие расспросы приведут только к конфронтации, и решил судьбу больше не искушать.
Незадолго перед закатом в барак начали пребывать первые заключенные. К некоторому Сашкиному удивлению на него практически никто не обращал внимания. Заключенные — уставшие, голодные, измученные — большими коллективами и небольшими группками вваливались через одну из четырех дверей, расположенных в разных концах "банки", переодевались, негромко переговариваясь, направлялись в душевую, которая находилась здесь же, в бараке.
Примерно через час барак был полон.
Гомон, ругань, топот множества ног перемешивались с запахом уставших потных тел, машинного масла, несвежего постельного белья.
Александр тяжело вздохнул — теперь в этой удушливо-говорливой "атмосфере" ему придется жить. И не просто жить, а как-то приспосабливаться к постоянному присутствию среди большого количества людей, у каждого из которых — свой характер, свои привычки и свой взгляд на то, что происходит рядом с ним.
Мало ли кому и что не понравится.
— Эй! Чё ноги свои тут расставил? — заключенный, незаметно подошедший сбоку, словно "прочитал" мысли землянина. — Убирай скорее, а то переломаю!
Заречнев повернул голову. Осужденный был среднего роста, неширок в плечах; не красавец.
"Что это"? — думал Заречнев. — "Начало проверки, которую зеки обычно устраивают новичкам, или обычная блажь уставшего на работе человека"?
Он скользнул по лицам ближайших к нему заключенных, уловил в их глазах живой огонёк… Скорее всего, "среднестатистическому" заключенному его ноги не понравились не случайно.
"Что может особо ценится в вот таких закрытых сообществах"? — думал "второгодник", сделав вид, что не расслышал "вопроса". — "Смелость? Умение драться? Или что-то еще? Эти убийц храбростью, наверное, удивить сложно. Здесь, в бараке, где обитает добрая тысяча заключенных, наверное, должны цениться такие качества, как умение ужиться в большом "коллективе". Почти наверняка остроконфликтному зеку здесь долго не протянуть — убьют, чтобы не "портил нервы" и не мешал "тянуть срок" другим.
Но, вполне возможно также, что я ошибаюсь. И эта проверка не на лояльность, а на отвагу! Эх! Хорошо бы узнать, что на самом деле стоит за этими вопросами"!
— Слышь! Ты, чё, оглох? — тон осужденного стал более развязанным, он, очевидно, истолковал молчание Александра как проявление слабости или трусости.
"Теперь ясно"! — подумал Сашка. — "Все-таки вначале они решили проверить меня на силу духа"!
— Я не оглох! — четко разделяя слова, произнес землянин, вставая. — Но ты, если еще раз обратишься ко мне таким тоном — точно оглохнешь!
— А-а! Сука! — заметно обрадовался "провокатор". — Первый день здесь, а уже свои порядки нам качаешь? В табло давно не получал?
— Давно! — не стал спорить с ним землянин. — Но порядков своих я никому не навязываю! Просто не люблю, когда на меня громко кричат, особенно — не по делу!
