Сергей встал, размялся и привычно взялся за гантели: в юности он занимался многими видами спорта — играл в футбол, выступал на ринге, боролся, бегал на лыжах, отлично плавал, — однако все осталось в прошлом, и теперь он старательно поддерживал форму. Предметом особой его гордости был удивительно сильный жим кистью, развитый настойчивыми специальными упражнениями. Еще в детстве, прочитав книгу Джека Лондона «Морской волк», герой которой мог раздавить в кулаке сырую картофелину, превратив ее в жидкую кашицу, Серов задался целью научиться делать то же самое. И немало преуспел — по крайней мере если картофелина, сжатая его рукой, не превращалась в кашицу, то, не выдержав натиска, крошилась на мелкие части. Не избежал он и модного увлечения рукопашным боем, а затем кун-фу, где тренеры прочили ему большое будущее, но и это тоже осталось в прошлом. Теперь только зарядка, гантели, прыгалки…
После душа он вышел на кухню. Поцеловал колючую щеку отца — по давно укоренившейся привычке старик брился только после завтрака, — потом морщинистую щеку тети Клавы и сел на свое обычное место за общим столом. Завтракали в молчании. Единственно, отец, бросив взгляд на часы, заметил:
— Ты сегодня не торопишься на службу?
— У меня встреча, папа.
Иван Сергеевич понимающе кивнул и больше вопросов не задавал. Когда Сергей выпил кофе и съел гренки, тетя Клава спросила:
— Ты наелся? С собой бутербродик завернуть?
— Спасибо, не нужно. Я сыт!
Он еще раз чмокнул старушку в щеку и побежал одеваться: сегодня у него действительно важная встреча, и опаздывать на нее нельзя…
Минут через сорок он уже был на Курском вокзале и перед самым уходом успел вскочить в электричку до Фрязево. Вагоны были почти пустыми, он облюбовал местечко у окна. Поезд прогромыхал на выходных стрелках, проскочил мост через извилистую грязную Яузу, миновал белеющий на ее высоком берету Андроников монастырь — последнее пристанище на грешной земле великого Андрея Рублева, и втянулся на длинный перегон по Москве до Новогиреево.
На станции Кусково Серов вышел. Остановился на платформе, достал пачку сигарет и не спеша прикуривал, пока не отошел поезд. Бросив быстрый взгляд по сторонам, он убедился: кроме него здесь сошла только одна пожилая женщина с хозяйственной сумкой. Она перебралась на другую сторону путей и быстро скрылась из виду.
Вокруг царила тишина. Прямо от платформы аккуратные аллеи уводили к прятавшемуся в глубине парка старому дворцу. В густых кронах деревьев щебетали птицы. Временами налетал легкий ветерок, принося приятную прохладу.
Серов облокотился об ограждение платформы и подумал: хорошо бы взять отпуск и уехать в несусветную глушь, в маленький провинциальный городок, где живут по старинке, патриархальным укладом, без людской сутолоки, где в переулочках растет неистребимая травка спорыш и где даже в жару у водоразборных колонок стоят лужи, а на задах домов, привязанные к вбитым в землю колышкам, пасутся козы с бесновато-глупыми глазами…
И хорошо бы хоть на месяц забыть, что нужно ходить по городу с заряженным пистолетом под мышкой и ловить всяких гадов, предаться бездумному времяпрепровождению: спать сколько влезет, пить из кринки парное молоко, по вечерам смотреть телевизор, ходить вместе с хозяином домика, где остановился квартировать, в баню и после парилки щедро угощать его холодным пивом под неторопливый мужской разговор «за жизнь». Лепота!
И каждый год он мечтал провести так отпуск, да все никак не случалось. Иногда Сергей думал: остались ли еще они, городки его мечты? Стоит ли ехать, искать их, для того чтобы столкнуться с грубой действительностью сегодняшнего дня, вдрызг разбивающей хрустальные мечты? Теперь везде компьютеры и политика, везде свои «деловые» и коррумпированные чиновники, а в переулочках травку спорыш приминают широкими шинами иномарки местных «новых русских», понастроивших себе особняки-крепости. Так, может, лучше не трогать мечту?
Докурив, он поглядел на часы — начало одиннадцатого. Вокруг по-прежнему тихо и безлюдно.
Ну, пожалуй, пора. Серов медленно пошел по аллее в глубь парка. Где-то далеко в стороне слышались звонкие голоса ребятни, но здесь садовые скамьи пустовали. Пройдя метров двести, он свернул под сень старых лип, отыскал едва приметную тропку, убегавшую в густые кусты давно отцветшей сирени, раздвинул их и увидел скамью, наверняка служившую приютом не одному поколению влюбленных. Но сейчас на ней сидела не влюбленная парочка, а пожилой человек с гладко зачесанными назад длинными, чуть вьющимися темными волосами, одетый в легкие светлые брюки и пеструю рубашку с короткими рукавами, туго обтянувшую его солидное брюшко. Это был Эмиль.
