— Видимо, поэтому и не издавали Макиавелли, — усмехнулся Сергей.
Старик сердито захлопнул книгу.
— Ты ничего не понял? И, как самонадеянный мальчишка, продолжаешь считать, что всех уже превзошел? Я сам дослужился до полковника и отдал тридцать лет сыску! И вот что тебе скажу: практически ничего не меняется, а лишь только становится все хуже и хуже! Чего ты добиваешься? Погибнешь — похоронят и забудут! Забудут сразу же после того, как выпьют на поминках и утром похмелятся. Даже в годовщину никто цветы на могилку не принесет!
— Ну, ты зря так, папа, — попробовал возразить Сергей.
Иван Сергеевич саркастически хмыкнул. Он щелкнул зажигалкой, вновь раскурил потухшую трубку и, прищурив глаз, язвительно спросил:
— Ты сам-то, Сереженька, часто ходишь на могилы погибших друзей? А? Что-то я не припомню, когда ты в последний раз собирался на кладбище. Хорошо еще, могилку мамы не забываешь… Поэтому не нужно мне арапов заправлять! Даже если ты останешься жив, то выжмут тебя, как лимон, и выкинут на жалкую пенсию. Я сам тому живой пример! Много ли меня вспоминают, сынок? Уйдешь, и никто не поинтересуется твоей судьбой, ты уже станешь не нужен системе. А коли, не приведи Господь, сделаешься инвалидом, то и подавно будешь обузой для всех, особенно для пенсионного отдела. Кому ты тогда нужен? Только близким родным? Я же знаю, ты гордый, милостыню клянчить не станешь ни у бывших начальников, ни стоя на паперти.
Сергей вспомнил, как сегодня днем, тогда Тур еще весело скакал на своих двоих и даже не подозревал, что его ждет через пятнадцать минут, они подошли к церкви и увидели нищенок. Для кого-то это одна из разновидностей преступного бизнеса, а для кого-то — последнее средство выжить. И что толку клясть время, в которое тебе пришлось жить: разве отцу было легче, разве ему досталось время лучше?
— Молчишь? — Иван Сергеевич глубоко затянулся. — То-то… Ты слышал, чтобы мне звонили из министерства, поздравляли с праздником, хотя бы с Днем милиции? А ведь когда я служил, во мне нуждались, как в рабочей лошади, вешали на мою шею сложнейшие дела: вези, раскрывай!
— Что же мне теперь, бросить все? — Сергей горестно вздохнул: возразить нечего. Но он сам выбрал себе дорогу в жизни, как и отец.
— Тебе решать, — попыхивая трубкой, буркнул старик. — Слава Богу, своя голова на плечах есть. Вот и подумай, пораскинь мозгами. Но и к мнению отца прислушайся: побереги себя!
— А ты, когда служил, себя берег?
— Когда я служил, у нас хоть идея была, а у вас?! Раскрой глаза, кому и чему ты служишь, сынок? Я не собираюсь тебе читать мораль, ты сам взрослый и все понимаешь не хуже меня. Тобой командуют люди, истинная цена которым известна.
— Скорее прейскурант. На каждую услугу, которую они готовы оказать тем, кто больше заплатит.
— Вот-вот, — подхватил отец. — Так кому и чему ты служишь? Справедливости, Закону? Это в нашем-то криминальном государстве? Ты сам сказал о прейскуранте, а значит — о продажности! В сути своей ты помогаешь одним ворам наказать других, проштрафившихся перед главарями, которые установили свои правила игры. Ты посмотри, теперь этот термин вовсю употребляют на телевидении и в прессе. Только и слышишь: «он нарушает правила игры». Во что мы играем и с кем? Кто кого быстрее оберет до нитки? Результат и так ясен: не зря же появился издевательский термин «прихватизация».
— Ты считаешь, что мной командуют воры в законе?
— По своей сути, да! Они возвели свои правила в закон, нашили лампасы и генеральские звезды и обворовывают народ и государство, создававшееся веками. Учти, я хорошо знал еще отцов многих из тех, кто теперь у кормила власти. Оттого и упомянул об их цене: если папа делал карьеру на том, что стучал на своих коллег в ведомство Лаврентия Павловича, что было равносильно убийству, то какой путь продвижения наверх выберет сын, добиваясь генеральского звания? Яблочко от яблоньки…
— Мрачно! Но не все же такие!
— Не все, согласен. О тех, кто отличается, я тебе прочел цитатку из Макиавелли еще в начале разговора. Не нравится, что я говорю о преступниках в генеральских погонах? Хорошо, тогда скажу по-другому: ты загоняешь в зону шестерок, а паханы остаются на свободе, поскольку они недосягаемы. У них деньги, положение, власть!
