Крымская повесть - страница 13

Шрифт
Интервал

стр.

В саду Симоновых слышались голоса и смех. Это были молодые, свободные голоса. И открытый смех людей, еще не забитых бытейскими многотрудностями и не успевших испытать страха перед жизнью. Мягко светились легкие занавеси беседки, на которых были изображены какие-то диковинные птицы — не то фазаны, не то страусы-недомерки. Неслышный бриз шевелил их. И потому казалось, что птицы бегут, суетливо готовясь к взлету. Воздух был напоен сладковатым запахом отцветающей магнолии.

— Да, может быть, звезды — отдельные миры, населенные подобными нам или иными существами, — слышен был голос Людмилы. — Разумом я это понимаю. Но как хочется иной раз думать, что звезды — просто звезды, что они загадочны и недосягаемы, а свет их ласков и добр. Станете ругать меня за сантименты?

— И не подумаю! — отозвался собеседник Людмилы. — Меня часто называют аналитиком. Но это пустое. Логический склад ума вовсе не предполагает сухости или черствости. Правильнее думать, что люди, лишенные нормальных эмоций, пытаются в качестве самооправдания рядиться в одеяния логиков. Но именно в этом-то поступке логика и отсутствует. В мире есть все: помыслы высокие и низкие, бескорыстие и эгоизм, пальмы и вечные снега. Мы с вами сегодня еще купаемся в тепле, а где-нибудь наверняка бушует непогода и уже идет снег. Мир многоцветен и объемен. В нем много взаимоисключающих начал. Может быть, именно тем он и прекрасен.

Владимир невольно замедлил шаг, но почувствовал, что Надежда тихонько тянет его за руку вперед. Увидел ее взгляд — тревожный, почти материнский. Но это почему-то было неприятно. Ему не хотелось быть опекаемым…

— Ну вот и мы! — громко сказала Надежда, поднявшись по ступенькам в беседку.

Гость Людмилы легко поднялся с плетеного кресла. Учтивый поклон Надежде. Шаг навстречу Владимиру, крепкое рукопожатие.

— Наслышан о вас от Людмилы Александровны.

Из дальнейшего разговора стало понятно, что Александр знаком с Людмилой по Петербургу. Они называли имена общих знакомых, вспоминали концерт Шаляпина, на котором минувшей зимой, как можно было судить, побывали вместе.

Самовар вскипел по второму разу. Людмила разлила чай, но о нем забыли. Надежда в правильных, гладко выстроенных фразах рассказывала Александру (попутно выяснилось, что они тоже знакомы и даже три дня назад вместе добирались из Симферополя в Ялту) о своих планах написать серию назидательных сказок для детей. И вдруг неожиданный зигзаг в разговоре:

— Все мы живем для того, чтобы самовыразиться. Только что я объясняла моему другу Владимиру тщетность таких усилий для большинства. Появится в мире еще две сотни пусть даже хороших картин. — что это изменит?

— Вам не следует писать сказки для детей, — прервал ее Владимир. — Дети в них не будут верить.

— Почему бы это?

— Да потому, что вы напишете их неискренне. Дети почувствуют, что с ними беседует не добрый друг и учитель, а человек, больше думающий о себе, а не о них.

— Вот и ответ на вопрос, — вмешался в разговор Александр. — Ведь большинством художников движет чувство долга. Вы об этом забыли? Они считают своим долгом сообщить людям то, что пока понятно, ведомо только им, но что должно стать достоянием многих…

— Комплекс мессианства?

— Зачем же так? Нормальное желание поделиться с людьми своими мыслями и ощущениями.

Между Александром и Надеждой разгорелся спор. Людмила не принимала в нем участия. И дважды уходила в дом, где беседовал с кем-то господин Симонов. С тех пор, как овдовел, он имел обыкновение затаскивать домой на ужин кого придется, даже случайных знакомых. «Чтоб тоска не съедала», — объяснял он.

А Владимир машинально помешивал ложечкой чай, хотя сахар в стаканы не клали, пили вприкуску, уже не следил за разговором и думал о разном. Например, о том, что, наверное, никогда не решился бы написать портрет Людмилы. Просто не сумел бы передать выражение этих зеленых глаз, в которых таились и жадная жажда жизни, и глубоко запрятанное озорство, и тоска по чему-то несбыточному, и лукавство.

Вспомнил, как неделю назад, вечером, когда над морем уже догорала заря, боковыми переулками вышел он к дому Симоновых. Окна застекленной галереи были открыты. Из зала долетал звук рояля и голос:


стр.

Похожие книги