— Ну, как ты, Сережа? Ожил, человече? — спросил Трофимыч.
— Теперь уже ничего. Спасибо, старик. Я сейчас полежу еще тихо, а то слабость все еще после наркоза.
«У Трофимыча дело хуже, — подумал Аксенов. — У него почти нет надежды. Рак пищевода в его возрасте не станут оперировать, он не выдержит. Его лечат рентгеном, это новое дело для излечения пищевода. Наружные опухоли рентген и радий лечат прекрасно, но что выйдет у Трофимыча с его пищеводом, еще совсем почти неизвестно. Во всяком случае, сейчас он мучается только — слабеет после облучения, лежит пластом и тихо ругается, пока не отойдет и не начнет задирать Фомина. Кроме того, ему несколько раз переливали кровь и вводили под кожу для питания физиологический раствор — болезненная штука.
Фомин имеет опухоль, которая страшна не сама по себе, а только возможностью быстрого распространения. Его тоже облучают рентгеном, что должно лишить его всякой надежды на потомство. Сам Фомин готов на все, только бы спасти себе жизнь, в глазах его все время виден скользкий страх; он хочет жить и зарабатывать деньги и есть и пить лучше, чем все, и покупать вещи, и устраивать склоки всюду, где будет работать. Животное. Он полон злобы к людям, он всегда умеет сказать гадость про всех — и про врачей, которые его лечат, и про всех, с кем был раньше знаком. Тем, кто спасает ему жизнь, он платит сплетнями, которые ни от кого не мог даже слышать, он их выдумывает сам. Особенно грязно говорит он о женщинах, и это он делает почти ежедневно с тех пор, как понял, что для них он сам больше не существует. Нет в больнице женщины, о которой он не сказал бы уже гадость. По утрам он читает газеты и комментирует все статьи, демонстрируя на весь коридор свои патриотические чувства, выраженные в трескучих и пустых фразах, Вчера он послал телеграмму, поздравляя с награждением орденом свое начальство по службе. О начальстве он говорит с преувеличенным восхищением — не потому, что не хотел бы и тут сказать гадость, а на всякий случай, как бы все-таки не дошло. А по ночам он плачет, всхлипывая, как будто ест суп, и это очень противно для тех, кто не спит и лежит молча».
Что же касается его самого, Аксенова, то беда его в том, что именно в это трудное время оказалось, что в личной жизни он одинок. Если бы не это, ему не было бы так тяжело. Хотя и это можно поправить, если только операция была удачной и все было сделано во-время. Он все еще чувствовал слабость после операции, голова кружилась, все вокруг казалось туманным, далеким, как сквозь сон…
В это время, когда уже стемнело, он почувствовал, что какие-то руки поднимают его вдруг и несут, и он летит с ними по воздуху, летит через лунный сад, а потом сквозь звезды, и все кружится, кружится вокруг. И звезды бросили его и уходят вдаль и стали снова маленькими и прекрасными, и они видны издалека сквозь листья. Это, кажется, парк, это тот большой парк в санатории, где он отдыхал однажды после войны. Ну, конечно, это здесь, и вот слышно, как плачут два маленьких фонтана в кустах; это такие фонтаны, где вода едва течет на зеленоватый мрамор, и чуть плещет, и всхлипывает, и бормочет сквозь шелест листьев. А он идет через этот парк, где звезды как будто повисли на ветках и светятся, переливаясь, и вот одна вдруг упала. И он идет все дальше, пока не видит на скамейке одинокую женщину, она сидит, как будто соткана из белого вместе с платьем, сидит, не шевелясь, и смотрит не видя. И он не видит ее лица, и тогда он идет быстрей, потому что еще не знает, кто она, а ему надо знать, в ней что-то знакомо ему, и если бы она подняла голову, он узнал бы, но нет — ее лица не видно, и только слышишь, как твое сердце бьется неровно, а дорога становится все длиннее, и все еще далеко до нее, и он все идет по дороге, залитой лунным светом. И он проходит мимо нее, потому что дорога вдруг свернула, стала темнее, и теперь ее совсем уже не видно, и неизвестно, как туда пройти. Теперь опять стало темнее, только звезды видны на ветвях, и снова одна упала. И он все еще идет, пока не слышит опять всхлипывания и плеска маленьких фонтанов в кустах — дорога сделала круг, и он вернулся на темную площадку с фонтанами, откуда начал итти. Он проснулся. Сегодня снова сад блестит под луной. Это никакие не фонтаны, это Фомин хнычет, он всегда ночью всхлипывает, и сопит, и хнычет, ему себя жалко. Вот тебе и фонтаны. Чорт бы побрал этого Фомина.