— Дождитесь командира, — сказал он Бурову и показал на крыльцо диспетчерской, где на пороге видна была аккуратная фигура Суботина. — Он вам объяснит, что в авиации можно, а что нельзя.
Суботин молча выслушал Бурова, потом спросил:
— На каком расстоянии должны быть люди?
— Километров сто.
— Я не могу изменить маршрут без разрешения, — сказал Суботин.
Он посмотрел на часы.
— Хохлов! — позвал он радиста. — Свяжитесь с базой, запросите разрешение изменить маршрут. Объясните, что заблудились люди, надо итти на поиски.
Пока ждали ответа, Суботин снова обратился к Бурову:
— Где ваш самолет?
— Вчера ушел на поиски и тоже пропал.
— Орлов не заблудится, — сказал Суботин. — Что-нибудь случилось с машиной.
Он снова посмотрел на часы, потом взглянул на моторы.
— Командир, Селиванов приказал сначала доставить груз в Буранск, — сообщил, наконец, Хохлов и снова ушел в самолет.
Корнев посмотрел ему вслед и почувствовал, что он уже не в силах больше сносить спокойное равнодушие этих людей.
— Иного ответа и быть не могло, — сказал Суботин. — После доставки груза мы вернемся только к вечеру. Ночью искать бесполезно… Владимир Николаевич, — обратился он все тем же своим ровным голосом к Корневу. — Я вас предупреждал, что вам надо тренироваться в работе штурмана; сегодня вам придется потрудиться, чтобы мы сами без маршрута не заблудились над лесотундрой… Вы полетите с нами? — спросил он у Бурова.
— Спасибо, товарищ Суботин. Я был уверен, что вы поступите так.
Буров вздохнул с облегчением, как будто тяжесть сбросил с плеч.
— Напрасно. Я делаю то, на что не имею права, — Суботин повернулся и пошел в самолет.
* * *
У Суботина была щеточка, которой он приглаживал свои усы, и когда он это делал в полете, Корнев обычно отворачивался, чтобы не глядеть на эту щеточку. Как только взлетели, Суботин достал из кармана свою щеточку. Корнев посмотрел на него — командир, как всегда, был чисто выбрит, сухие его серые глаза холодна и прямо смотрели вперед.
— Петр Васильевич… Вы рискуете поплатиться пилотским свидетельством. Зачеркнуть репутацию многолетней работы, — тихо сказал Корнев.
— Не беспокойтесь, Владимир Николаевич. Как командир, за все отвечать буду я один.
— Я беспокоюсь не за себя. Но нужно ли было запрашивать Селиванова, когда это гвоздь, а не человек? Мы могли бы слетать, а потом итти по маршруту. Может быть, потеря времени будет невелика.
— Я не ждал иного ответа от Селиванова, но скрывать от него тоже нельзя. Во-первых, это не положено, а во-вторых, бесполезно…
Самолет шел уже над лесотундрой. Это был однообразный, сливающийся в красках ландшафт. Бесконечная равнина серозеленого цвета, с отдельно стоящими друг от друга невысокими кедрами, с островками тонких, прямых, как стрелки, берез и невысоким кустарником; иногда, как фасолевое зерно, виднелась овальная песчаная плешь, неизвестно откуда взявшаяся здесь. Все это было изрезано бесчисленной сетью мелких рек, ветвившихся по равнине, как жилы, покрыто свинцовой сыпью мелких озер — каждое не больше лужи… Они не облегчали, а только затрудняли своей бесчисленностью ориентировку. Страшно было заблудиться на такой равнине, бесконечно идущей на сотни километров, одинаково однообразной на все четыре стороны света… На фоне лесотундры даже с высоты в пятьдесят метров, на которой шел самолет, очень трудно заметить человека. Человек видит самолет и машет ему с земли, а с самолета его невидно — то ли кедр заслонил, то ли все сливается у летчиков в глазах при взгляде на эту страну тусклых серозеленых, желтых и синих красок. У заблудившихся уже не осталось спичек, они не могли даже зажечь костер, чтобы дымом привлечь внимание. Поэтому все, кто был в самолете, пристально вглядывались в равнину.
Прошло полчаса, они были в том районе, где надо искать, но за все время не встретили признака жизни. Только один раз внизу вдруг показалась серая цепочка, движущаяся по земле, — это был ненец на оленьей упряжке. Ненцы каким-то сверхъестественным чутьем угадывают дорогу в тундре. Пять оленей были запряжены цугом в одни нарты, — здесь и зимой и летом ездят на полозьях; шестой олень лежал, отдыхая, на нартах, позади ненца. Когда один из упряжки устанет, его, в свою очередь, положат отдыхать на нарты. Ненец тоже заметил самолет и, подняв голову, долго провожал его взглядом.
