Мисс Хэдли и Джеймс Винросс, в свою очередь, заботились о том, чтобы каждый был ублаготворен, а также о том, чтобы все экипажи, повозки и тележки были освобождены от продовольствия и чтобы в них поместились утомленные участники поминок. Все они разъехались еще до наступления темноты. Несколько экипажей направилось в лондонские доки, а две кареты – в Ардсли-Кип, не дожидаясь того дня, когда туда соберутся уехать из города лорд и леди Ардет. Джини показалось, что при расставании было пролито больше слез, чем на похоронах. Ее чувства были разнородными: она и радовалась тому, что ее новые друзья начнут новую жизнь, и печалилась от того, что столько людей умерло.
Джини, разумеется, знала и до этого, но сегодня увидела с особенной ясностью, насколько богат ее муж – и насколько ненормален, чтобы не сказать больше. Однако, будучи настоящей леди, она не могла себе позволить устраивать сцены, особенно на глазах у столь пестрой толпы. Она видела, что Лоррейн, которая чувствовала себя не слишком уютно в среде городской черни, тем не менее держалась с полным самообладанием и была вежлива со всеми. Мисс Хэдли не проявляла признаков нервозности ни при каких обстоятельствах, хотя здесь ей пришлось немало потрудиться, чтобы удерживать дочерей викария подальше от местных фермеров. Джини заметила, с какой ласковой заботливостью относилась вдова сапожного мастера к осиротевшим детям, хоть и сама потеряла спутника жизни. Даже мисс Калвертон, не без труда заталкивая кошек в их клетки, сохраняла полную выдержку.
Джини считала себя обязанной вести себя соответственно. Она покажет своему супругу, что при всей поспешности их необычного брака он женился на достойной его особе, преданной ему и стойкой.
Она улыбалась, когда это было возможно, или сохраняла серьезное выражение лица при иных обстоятельствах, утешала и поддерживала тех, кто в этом нуждался, раздала несколько монет из собственного кошелька. Она была графиней, по ней равнялись, на нее смотрели с любопытством. Джини держалась уверенно, несмотря на сумбур в голове, спазмы в желудке и раздражение в глубине души. Если она в состоянии устраивать жизнь других людей, значит, в состоянии устроить и свою собственную. И жизнь своего мужа.
Она с нетерпением ждала, когда они вернутся домой.
Мисс Хэдли, невероятно усталая, рано удалилась на покой. Джеймс остался в гостинице на пристани с теми, кто должен был отплыть на корабле рано утром. Джини разрешила Мари удалиться к ней в комнату – или в обиталище Кэмпбелла над конюшней, – в награду за ее сегодняшние труды.
Джини постучалась в дверь библиотеки и вошла. Она не хотела дожидаться, пока он придумает какую-нибудь отговорку, чтобы отделаться от нее. Если кого-то надо спасать, кто-то получил увечье и тому подобное, это подождет до завтра. Сейчас ее, Джини, черед.
Она не распустила волосы. Не надела на себя прозрачную ночную сорочку с низким вырезом. Она пришла не за тем, чтобы соблазнить мужчину. Одному Богу известно, возможно ли это вообще. А дьяволу ведомо, что она безуспешно пыталась это сделать. Она пришла, чтобы высказать несколько, по ее мнению, разумных замечаний.
– Не надо, – заговорила Джини, направляясь через всю комнату к кожаному креслу, в котором до ее появления, потягивая бренди, сидел Ардет.
Он встал, когда она вошла, и поставил стакан прямо на пол. Олив тотчас принялся пить из этого стакана, похоже, празднуя отбытие кошек.
– Не надо, – повторила Джини четким, холодным голосом. – Больше так никогда не делайте.
Олив вылетел из комнаты.
Ардет прикинулся непонимающим.
– Хочу надеяться, что больше нам не придется принимать в доме проститутку и целую стайку цветочниц.
Джини скрестила руки на груди и уперлась в Ардета пылающим взглядом.
– Хотите выпить? – предложил он. – Тут где-то есть чистый стакан.
– Я говорю о прошлой ночи. О вашем равнодушии ко мне.
На секунду Ардет утратил вид полной уверенности в себе, убежденности, что ему все наилучшим образом известно, что он хозяин положения.
– Я… м-м… я был очень утомлен.
– Ни один мужчина не бывает настолько утомленным, пока он жив.
