Беспечный застольный разговор окончен, но события продолжаются: после полудня, в самое пекло, на дороге вновь виден пыльный хвост. На сей раз в сторону Дурных земель движутся два пятнистых армейских джипа и легкая бронемашина. Они спешат, но не чересчур: молоденький лейтенант спрыгивает с притормозившего джипа, чтобы купить лимонаду и жевательной резинки. Что случилось? Нет, ничего, обычные маневры. Дурные земли самой природой превращены в идеальный полигон, но по эту сторону холмов, разумеется, ничего такого не будет, нет ни малейших поводов для беспокойства…
Семья вполне удовлетворена объяснением (правда, разговоров о маневрах хватит на несколько дней), а лейтенант прыгает в джип, тот стартует с места подобно гоночному болиду и резво уносится догонять второй джип и бронемашину.
В поле сегодня работы нет. Сын прилежно, хотя и с молчаливым неудовольствием, помогает отцу чинить сеялку, затем следит, чтобы сестренка, канючившая весь день и добившаяся своего, не упала с лошади. Сестренка каталась бы еще и еще, но брат говорит, что ему пора готовиться к экзаменам. Наступает вечер. Хозяйка то и дело поглядывает на дорогу, однако та остается пустынной до самой темноты. Это странно: редко бывает так, чтобы за полдня мимо дома не проехала ни одна машина. Но жизнь устроена так, что иной раз допускает и странности.
Нет поводов для беспокойства. Нет.
Самый обычный вечер. И утро – можно поспорить на что угодно – будет таким, как всегда…
А утром я казнил себя казнью египетской – морально, в то время как алкогольные токсины расправлялись со мной физически. Не человек, а отравленная амеба, умирающая в сточном коллекторе. И почему у меня отчетливо пульсирует в голове, если сердце не меняло своей дислокации? «Яду мне, яду» – это мы уже проходили. А вот как быть, если яд подействовал вполсилы?
При мысли о предстоящих мне телодвижениях я замычал в знак жалобного протеста. Во-первых, мне предстояло подняться с постели и довлечь себя до стола. Во-вторых, взять стакан, сходить в ванную, сполоснуть его и наполнить водой (никакой водки на опохмел в рабочий день, да и нет ее уже). В-третьих, я должен был накопать в своей сумке аптечку с обычным набором для поездок, а в ней найти упаковку янтарной кислоты (не перепутать!) и принять две таблетки сразу и одну – чуть погодя. Может быть, после завтрака, если я до него доживу.
И я дожил. Постанывая и временами пугаясь возможной потери сознания с последующим ударом виском о какой-нибудь угол, я проделал все намеченные телодвижения и даже сверх того: обулся и умылся («а немытым паразитам – стыд и срам!»). Не мешало бы побриться, но не было сил.
Вкус местной минералки ассоциативно напомнил о выпитой вчера водке. Ну да, верно, минералкой же ее и запивали… Справившись с тошнотой, я некоторое время убито смотрел на стол, избегая останавливать взгляд на тарелке, наполненной раздавленными окурками, и гадал, откуда на нем взялись две пустые бутылки из-под пива. Пива я не помнил и так и не разрешил эту загадку.
А в окно, отражаясь в замерзшей Радожке, играя пылинками на стеклах, валилось солнце, похожее на желток в яичнице. Прямо от «Островка» на основательно осевший и затвердевший блестящей коркой снег на речном льду спускалась лыжня и исчезала в березняке на том берегу, пологом и приплюснутом, как лоб анацефала. Правее лыжни блестящая корка нарушалась многочисленными вдавлинами, там же, наверное, были насверлены лунки. Геройского рыбака Матвеича не было, и только крупная серая ворона не спеша ревизовала истоптанную гололедь в надежде найти не пошедшего в дело живца или еще что-нибудь съестное. По свойственной мне поутру, особенно с похмелья, тяге к черной меланхолии я представил, как Матвеича, замерзшего ночью насмерть, поутру обнаруживает стая ворон и начинается пиршество… Хотя нет, воронам такое не под силу. Уж тулуп бы точно остался. Разве что волки…
Не было здесь волков, это точно. Был лес – нетронутое березовое густолесье на левом берегу Радожки и попорченный хвойный бор на правом. В меру, впрочем, попорченный. Никогда в этом лесу не устраивали свалок, ни бытовых, ни промышленных, не хоронили тайком зловредных отходов, не добывали живицу и деловую древесину, не пытались затопить его очередным водохранилищем, никогда через него не проходила линия фронта, и не перли сквозь него, давя подлесок, дыша смрадом и смертью, пятнистые панцеркампфвагены. Да и кабанов сюда, наверное, завозили специально – на отстрел вельможным рылам. Свин, бедняга, и шансов-то не имел: сплохует рыло, так егерь спокойненько куда надо жакан влепит, и все дела. Тоже дарвинизм. Интеллектом-де зверя берем, интеллект у нас цельносвинцовый, без оболочки, повышенного останавливающего действия…
