Доктор Дифорс потянулся, чтобы хоть как-то заглушить острую боль, пронизывающую спину. «Это, наверное, от многочасовой работы», — подумал он. Перед ним лежали исписанные листы его труда, которые он снова и снова внимательно просматривал. Больше всего на свете он любил жизнь. Чтобы понять это, ему не обязательно было становиться доктором. Войны в Тихом океане с него было достаточно. День за днем, из своей палатки, разбитой в джунглях во время войны на Филиппинах, он мог видеть маленьких одноместных самолетов-камикадзе, груженых 2650 фунтами взрывчатки, которые отправлялись в атаку на американские корабли. Доктору Дифорсу казалось, что из обломков этих самолетов можно было бы выстроить мост между Западом и Востоком. Японцы называли их «ока» — цветками вишни. Но американцы прозвали их «бака» — живыми бомбами. В сознании западных людей не было места для понимания старых самурайских обычаев. Доктор Дифорс никогда не забудет хокку, сочиненную двадцатидвухлетним камикадзе перед смертью. Таким был обычай: «Когда мы падаем вниз, мы похожи на цветки вишен, опадающие весной, чистые и лучезарные!». Так японец думал о своей смерти. Самурай рожден для того, чтобы с честью умереть в сражении.
Жизнь доктора была размеренная, и только ночные кошмары впивались в него, как вампиры, поднявшиеся из могил.
Доктор Дифорс подхватил папку со всем содержимым, вышел из дома и направился по главной улице к одноэтажному зданию из красного кирпича, где находилась пожарная часть, затем свернул к полицейскому управлению.
На полпути он столкнулся с Николасом, вышедшим со свертком из автоматических дверей супермаркета.
— Привет, док. Как дела?
— Отлично. Я иду повидать Рэя Флорума. — Они встретились, как обычно встречаются знакомые, спешащие по делам. Вообще, в таком маленьком городке трудно было не иметь знакомых.
— Слышал об утопленнике, найденном вчера?
— Да, — доктор Дифорс быстро отвернулся и сплюнул. Он был рад встрече. Во-первых, ему хотелось оттянуть время свидания с Флорумом, которого он немного побаивался, во-вторых, ему нравился Николас. — Ты, наверное, его знаешь. Он жил недалеко от тебя.
— Догадываюсь.
— Его фамилия — Браум. Барри Браум.
Николас на какое-то мгновение почувствовал легкое головокружение, он вспомнил слова Юстины, сказанные на пляже в тот день, когда они встретились: «Довольно-таки опасное место». Она и не догадывалась, насколько была права.
— Да, — медленно сказал Николас. — Я знал его. Одно время мы работали вместе в рекламном агентстве.
— Прости меня, Ник. Ты хорошо знал его?
Николас задумался. У Браума был великолепный аналитический ум. Он разбирался в публикациях лучше всех в агентстве. Какое потрясение узнать, что его больше нет в живых!
— Довольно хорошо, — задумчиво ответил он.
* * *
В сумерках звучала медленная музыка. Пальцы Юстины дрожали, когда он впервые взял ее за руку и новел на крыльцо. Все было замечательно. Они танцевали весь Вечер. Юстина с удовольствием танцевала и прекрасно чувствовала ритм.
Они стояли на крыльце, касаясь друг друга плечами, когда она сказала:
— Всему в своей жизни я обязана книгам. Сначала я едва ли в чем разбиралась. Пока моя сестра, умеющая отлично ладить с людьми, ходила на различные вечеринки, я проглатывала одну книгу за другой. Это продолжалось недолго. Нет, я не бросила читать, но стала выбирать книги. — Юстина засмеялась так счастливо, что даже удивила его. — О, я словно бы поднималась по лестнице! Сперва — Гримэйк, потом — Говард, особенно любила Робин Гуда. Однажды, когда мне было уже шестнадцать, мне попалась книга маркиза де Сада. Я была просто очарована им. Почему-то мне пришло в голову, что свое имя я заслужила любовью к книжным рыцарям. Я спросила об этом маму. Она сказала: «Знаешь, нам с отцом просто понравилось это имя». Как я потом жалела, что задала этот вопрос! Моя фантазия была лучше реальности. Они оба оказались просто банальными людьми.
— Твой отец американец?
Юстина повернула к нему лицо, которое осветил тусклый свет фонаря.
— Настоящий американец.
— Чем он занимался?
— Пойдем в дом, — сказала она, отвернувшись. — Я замерзла.