Что ж, во всем плохом можно найти что-нибудь успокаивающее. До октября я, по всей вероятности, свободна, и мы с тобой можем предпринять небольшую, но упоительную поездку. Только не хочется очень далеко от столицы отъезжать. Мало ли что нашему «вождю» еще в голову придет.
Как ты относишься к поездке в Сестрорецк? Помнишь, несколько лет тому назад мы с тобой там были? Дивные ведь места — Маркизова лужа, озеро Разлив, река Сестра да и граница финская — и все на расстоянии выстрела из хорошего винчестера, гы.
Жду твоего ответа, чтобы в полной мере подготовиться: подыскать дачу, договориться с хозяйкой, поинтересоваться у местных старожилов, какие погоды ожидаются, etc.
Ц тебя нежно и К. Крупа
Извини меня, Крупочка, что это письмо начнется не с приятных воспоминаний о наших прогулках по песчаным дюнам и романтичных переходах финской границы, а с очередной порции московских сплетен о ваших питерских делах.
К тому моменту, когда так неожиданно прервалась связь с В. И. и мы вынуждены были вернуться — ты в Питер, а я в Москву, я уже кое-что заподозрила, хотя, не желая расстраивать тебя, моя измученная революционными мытарствами Крупиночка, ничего тебе не сказала. Все-таки это были только предположения. К сожалению, они подтвердились, и самым огорчительным образом.
Все то время, что ты мучилась без писем и сообщений из Питера, В. И. находился в двух километрах от нас, на берегу озера Разлив.
Помнишь, как-то мы бродили по лесу и на некоторое время потеряли друг друга из виду? При моем зрении да в сосновом лесу, пронизанном солнечными лучами, которые покрыли яркими брызгами стекла пенсне, я почти ничего не видела. А ты увлеклась черничным изобилием и не реагировала на мои тихие «ау». Кричать же громко не хотелось — невероятная благость наполняла прозрачный лес, мягко ступала нога по бледному мху, парочка дятлов каторжным трудом добывала себе пропитание. Некоторое время я шла вперед в солнечных шорах и вдруг оказалась на берегу озера. Я услышала, как мужской голос неумело выводит «Варшавянку», и пошла в ту сторону. Солнце скрылось за крошечным облачком, и на какое-то время остатки зрения вернулись ко мне. На берегу под деревом около наполовину сложенного шалаша трудился мужик. Это я так сказала «мужик», но это был не очень убедительный крестьянин — скорее переодетый питерский рабочий. На нем была идиотская в красных гвоздичках косоворотка, поверх которой он пристроил хорошего покроя пиджак. Вместо приветствия я исполнила первую строчку «Интернационала», ха, и завязался разговор, из которого я выяснила, что он возводит (именно это слово прозвучало) шалаш для какой-то важной особы. Сказал, что особа не только миног здесь будет отлавливать, но и работать. А потому еще накануне был оборудован «зеленый кабинет» — срубили громадную березу, подровняли «столешницу», а для удобного истечения мысли рядом с пеньком поставили детский деревянный стульчик. Я даже смогла прочесть полустертую надпись на маленькой металлической пластинке: «Детский приют имени святой Магдалины[90]». Мужик сказал, что упомянутая особа (та, для которой шалаш, а не Магдалина, ха-ха) не очень из себя крупная и невероятно любит детей.
Вот тут и появились мои далеко не беспочвенные подозрения. Ты хоть и не писала о непомерной любви В. И. к детям, но эта деталь легко подходит к образу, который он лепил все последние годы. А через два дня после этого ты перестала получать сообщения от твоего вождя.
Казалось бы, ничего нового о принципах «семейной жизни» В. И. я не узнала, но еще одно подтверждение элементарной непорядочности этого человека по отношению к моей Крупочке привело меня в состояние осатанелости. (Неужели трудно было написать пару строк о небольшом запланированном перерыве в переписке!) Честно говоря, я с трудом сдерживаюсь, чтобы не внести В. И. в наш список сатрапов. Члены партии СР долго разбираться не будут, если цели ясны и задачи определены, ха.
За время моего отсутствия в Москве наши устроили что-то вроде мятежа. Вернувшаяся из Акатуя Мэри Спиридонова имела столкновения с кем-то из ваших — вроде с Феликсом, кто-то из них кого-то арестовал??? — в результате опять гонения и муки нелегалки. Кроме того, в Москве упорно будируется вопрос о готовящемся в Питере октябрьском перевороте.
