– Настя, – сказал я и заплакал. – Настенька. Как же так? Куда ты ушла от нас? Как мы без тебя?
Мне казалось, она вот-вот откроет глаза и заговорит. Успокоит меня, скажет, что никуда не делась, любит нас и никогда не бросит. Но она молчала. И постепенно до меня начало доходить, что нашей прежней жизни больше нет. Она кончилась здесь, за этими дверями, десять минут назад. Вместо нее будет новая жизнь, в которой я один с тремя маленькими детьми, с долгами и без средств к существованию…
Наутро со мной встретился детский врач. И сказал… я и сейчас, спустя столько лет, могу передать его речь, слово в слово. «Вам будет очень тяжело. Ребенок сильно пострадал в родах. Мужайтесь». Оказалось, у малыша при родах развилась сильнейшая асфиксия, он родился практически мертвым. Его час откачивали, потом подключили к аппарату искусственного дыхания. На нем он и находился сейчас.
– Какие прогнозы? – мрачно спросил я у доктора.
Тот посмотрел на меня пристально, в упор.
– Вам правду?
Я кивнул.
– Он не будет ходить, говорить. Возможно, не сможет есть сам, и вам придется кормить его через зонд. Мой вам совет – оставьте его. Есть специализированные учреждения, где…
– Нет, – перебил я его. – Нет. Он будет расти дома. С братом и сестрой.
– Хорошо, – тут же согласился врач. – Пока он у нас в реанимации. Если удастся стабилизировать, будет второй этап выхаживания. Может, все еще и не так плохо…
Михалыч вытер ладонью лоб, на котором блестели капельки пота, и вопросительно поглядел на Миру.
– Ну как тебе?
Она сжала руки на груди.
– Этого не может быть! Папа не мог! Он всегда дежурит в клинике со своими пациентками. Даже сейчас они остались с мамой, потому что у одной из женщин угроза преждевременных родов.
– И тем не менее это так. – Михалыч рубанул ладонью воздух. – Вероятно, то, что мы заплатили тогда, оказалось для него мало. Для нас это было целое состояние, а для твоего папаши – жалкие крохи. Он спокойно спал в ту ночь. Отключил телефон и спал! Врачи не могут отключить телефон!! Они должны быть всегда на связи! Всегда!! А он исчез. Появился лишь к вечеру следующего дня. Попросил зайти к нему в кабинет. Спокойным голосом объяснил, что врачи ни в чем не виноваты. Накануне все было просто прекрасно, а роды начались слишком внезапно. Причиной всему Настино больное сердце и плохая свертываемость крови. На мой вопрос, неужели по анализам этого не было видно, он ответил:
– Нет. Все было в пределах нормы.
Он даже не извинился, в отличие от своей коллеги. Просто сказал, что так, к сожалению, бывает, это жизнь и нужно смириться. Не забыл напомнить, что за пребывание малыша в детской реанимации необходимо внести новую сумму.
– У меня больше нет денег, – проговорил я, едва сдерживаясь, чтобы не броситься на него и не вцепиться ему в горло.
– В таком случае вы можете переехать в бесплатную клинику на реанимобиле. Но это может стоить ребенку жизни.
– Я заплачу. Не надо другой клиники.
И тут наконец он проявил чудеса гуманности.
– Мы сделаем вам скидку, так и быть. Тридцать процентов от общей стоимости.
– «Тридцать процентов», – Михалыч с горечью усмехнулся. – Вероятно, он ожидал, что я кинусь благодарить его, чуть не руки целовать. Я кивнул и молча вышел.
Спасибо докторам детского отделения, они как могли старались выходить Богдана. Дневали и ночевали в палате. Грели его в кювезе, переливали кровь, назначали уколы, капельницы, собирали консилиумы. Они сделали невозможное – привели полуживого малыша в чувство. Месяц я с двойняшками ютился в самом дешевом хостеле, в общем номере – все, на что у меня хватило денег. Нам есть было нечего. Добрые нянечки оставляли нам после больничного обеда суп, хлеб, иногда котлеты и компот…
Как тебе такое, милая Мира? Или ты все еще не веришь? Думаешь, я вру тебе? Спроси Анжелу с Серегой. Они все помнят, расскажут тебе. Анжела, скажи…
– Не надо, – со слезами на глазах попросила Мира. – Я верю. Я… у меня нет слов. То, о чем вы говорите… это настоящий ад.
Михалыч вдруг громко расхохотался. Мира, Анжела и Сергей посмотрели на него с недоумением и страхом.
– Пап, ты что? – Анжела положила ему руку на плечо, однако он тут же сбросил ее, продолжая смеяться.
