– Сукин ты сын, – простонал задержанный.
– Заткнись! – отрезал Мейер.
– Что он натворил? – поинтересовался Уиллис.
– Выколол отцу глаз пестиком для колки льда, – буркнул Мейер и, достав платок, вытер лицо, сморкнулся и, полыхнув взглядом, посмотрел на мужчину в клетке.
Покачав головой, Карелла вернулся к дневнику.
Субботним днем в мае возлюбленный повел Мюриэль в кино. Там они впервые поцеловались. По словам девушки, поцелуй был «сладок, словно падающий с неба дождь» и у нее «от восторга остановилось сердце». Через два дня возлюбленный встретил Мюриэль после работы. Девушка вновь объяснила на страницах дневника (хотя уже и делала это раньше), почему она ушла из старшей школы. Она опять поведала дневнику (и своей воображаемой аудитории), что ей ужасно нравится работа счетовода и как она горда, что приносит в дом деньги. При этом Мюриэль признала, что ей буквально силком приходится заставлять тетю Лилиан и дядю Фрэнка забирать ее зарплату. Впрочем, они брали деньги, и это было здорово – так она себя чувствовала независимой. Она обеспечивала себя сама – разве это не прекрасно? Но больше всего ее радовало осознание того, что у нее есть любимый. Его прикосновения возносили Мюриэль к «рассвету сладостного предвкушения. Сколько еще ждать, когда он возжелает воспарить со мной к самому пику райского наслаждения? Я дам ему все, что он пожелает. Я полностью раскроюсь перед ним, ибо он мое сердце и моя любовь».
На столе Клинга зазвонил телефон, и Карелла снова поднял взгляд от дневника. Берт сорвал трубку и проговорил:
– Восемьдесят седьмой участок, Клинг слушает. Да, бумажка где-то у меня на столе. Погоди секундочку. Дженеро, ты что, не можешь подождать? Ну вот и жди. Ага, вот, нашел. У тебя есть чем писать? Слушай, тут вот какая незадача. Огонь могли вести из двух разных револьверов. Да, Дженеро, ты меня правильно понял. Слушай, чего ты кипятишься, я тебе просто зачитываю результаты баллистической экспертизы. Охота пособачиться – звони в лабораторию. Эксперта, с которым я там разговаривал, зовут Фирбишер. Фирбишер, говорят тебе. Ф-и-р-б-и-ш-е-р. Так вот он сказал, что диаметр канала ствола составляет чуть больше десяти миллиметров, а шаг его нарезов – сорок сантиметров. А теперь, Дженеро, слушай, что это значит. А означает это, что стрелять могли либо из кольта калибра девять целых восемь десятых миллиметра, либо из кольта девять целых две десятых миллиметра. У этих револьверов одинаковый диаметр канала ствола и шаг нарезов. Как такое может быть? В каком смысле? Вот может, и все тут. Слушай, Дженеро, откуда я знаю, каким местом он проводил баллистическую экспертизу? Я тебе что – эксперт? Черт его знает! Наверное, он сунул пулю под микроскоп и посмотрел на нее. Слушай, ты просил меня записать результаты баллистической экспертизы, если позвонят из лаборатории? Я записал. Вот их я тебе и зачитываю. Слушай, Дженеро, ведь ты ведешь это дело, а не я. Да, ты. Да, совершенно верно, его ведешь ты. Я именно это только что и сказал. Естественно, ты, а не я. Кто сует нос не в свое дело? Знаешь, Дженеро, что я тебе скажу? От тебя у меня скоро появится геморрой размером с кулак. Вообще не понимаю, как тебя допустили к детективной работе. Да. Я совершенно серьезно. Ах, ты это запомнишь? Ну, запоминай, раз память хорошая. Надеюсь, Дженеро, ты это никогда не забудешь. Кстати, надеюсь, ты больше никогда ни о чем не будешь меня просить. А если все же рискнешь, то знаешь, что я тебе скажу? Нет! Да, именно это я тебе и скажу. Я пошлю тебя подальше. А теперь, если не возражаешь, позволь мне заняться своими делами. У меня и без тебя работы по горло. До свидания, Дженеро.
С грохотом повесив трубку, Клинг покачал головой, проворчав под нос: «Сука неблагодарная». Вдруг до него дошло, что в метре от него сидит Карелла и наблюдает за ним.
– Дженеро, – буркнул Берт, как будто это все объясняло, и снова принялся печатать.
Ну а Карелла вернулся к дневнику Мюриэль.
«Рассвет сладостного предвкушения» продолжался весь май. Карелла все ждал, когда Мюриэль наконец лишится девственности. Напряжение неуклонно росло. Детектив, затаив дыхание, внимал напыщенным рассуждениям девушки о бессмертной любви, гадая, когда же безымянный возлюбленный покусится на ее невинность и они оба «воспарят к пику райского наслаждения». Неужели «рассвет сладостного предвкушения» затянется до лета? Добравшись до конца мая, Карелла начал сомневаться в том, что возлюбленный Мюриэль в действительности существует. Детектив все больше убеждался в том, что Мюриэль его выдумала, он был плодом ее воображения, фантомом, созданным для того, чтобы придать некоторую остроту содержанию дневника. Ну а если возлюбленный и существовал на самом деле, тогда он был человеком стеснительным и робким. Пока он ограничивался лишь тем, что касался «нагих» грудей Мюриэль, «забираясь под бюстгальтер». С наступлением июня девушка стала гадать, когда же объект ее воздыханий наберется храбрости «забраться куда-нибудь ниже пояса».
