— Не понимаю зачем, — произнес он в замешательстве. — Это же проверенные кадры…
— Не понимаешь? — усмехнулся Ваня. — А ведь это идеи твоего Егора. Второй этап предполагает активизацию стихийности, а ваши исполнители были лишь послушными роботами. Им нет места в новой схеме.
Феликс Захарович не отвечал.
— В общем, после выхода Стукача предполагается многоходовая комбинация. Твой Бэби убьет Стукача как изменника, а Дюк должен кончить Бэби. Теперь ты можешь сказать, кто такой твой Бэби, — усмехнулся Ваня.
— Тебя это всегда интересовало больше, чем нужно, — сказал Феликс Захарович сердито.
— Очень просто, я любопытен, — рассмеялся Ваня… — Я ведь знаю и Стукача, и Дюка. С Дюком мы даже работали вместе в Японии. Жаль его, хороший парень.
— А с ними что случится?
— Что-нибудь непременно случится, — сказал Ваня. — Так откуда взялся твой Бэби, дед? Ты всех заинтриговал своими секретами.
Феликс Захарович тяжело вздохнул и произнес:
— Я не согласен!
Ваня повернулся к нему без интереса и, скучая, спросил:
— С чем не согласен?
— С ликвидацией. Я не верю, что это запланировано Егором. Я подозреваю, что толкователи начинают свою собственную игру.
Ваня молча протянул ему зонт, и Феликс Захарович взял его за ручку. Ваня достал пачку папирос, сунул одну из них в рот, прикурил от зажигалки.
— Значит, не согласен, да?
— Да. Я требую проверки этого пункта.
— А что тебя так волнует в этом решении?
— Отношение к людям, — сказал Феликс Захарович взволнованно. — Если мы начнем убивать своих, то кто нам поверит?
Ваня широко, но отнюдь не искренне улыбнулся.
— А кто меня недавно пугал всеобщей грызней в конце второго этапа, а? Разве расправа с исполнителем не позволит избежать этого?
Феликс Захарович покачал головой и ничего не ответил.
— То-то, — сказал Ваня. — Когда мне плохо, это план такой, да? А когда тебе плохо, это, значит, вопреки плану?
— Когда тебе было плохо? — спросил хмуро Феликс Захарович.
Ваня щелчком выбросил папиросу и сказал:
— Мне теперь всегда плохо, дед. Меня уже мутит от всех ваших планов и операций. Я чувствую, что мы все не доживем до третьего этапа.
— Это невозможно, — сказал Феликс Захарович. — Стихия стихией, но процесс необходимо стимулировать, подстегивать и контролировать.
— Да, но не нам. Мы меченые, мы же «красная капелла», от нас шарахается весь цивилизованный мир! Мы в этом деле всего лишь фитиль, сгорим и истлеем. Взрывать мир будут другие.
— Да, — вздохнул Феликс Захарович. — Представляю, как тебе тяжело с такими мыслями. Только не вздумай дергаться, Ваня.
— А то что? — спросил тот угрюмо.
— Поймают, — просто ответил Феликс Захарович. — Ты же лучше меня знаешь, как это делается.
— А ты? — спросил Ваня. — Пойдешь до конца, да? Феликс Захарович печально усмехнулся, глянув на могильный памятник рядом.
— Мой конец не так уж далек, — сказал он. — Значит, и идти недолго.
Ваня скривился и буркнул:
— Поколение камикадзе… Ты дашь мне ключ или нет?
— Я предоставлю его коллегии Суда, — сказал Феликс Захарович. — Мне хотелось бы убедиться, что мы правильно исполняем план Егора.
— Это называется — демарш, — сказал Ваня.
— Тебе видней, — пожал плечами Феликс.
— Но я тебя поддержу, — пообещал Ваня. — Не знаю, чего ты гонишь волну, но мне интересно узнать предел их сопротивляемости.
— Спасибо, — кивнул Феликс Захарович.
Они распрощались, и Феликс Захарович ушел первым. Он шел, не замечая ни дождя, ни луж под ногами, ни удивления людей, с которым те на него смотрели. Седые волосы его намокли, капли воды стекали за воротник плаща, и из-за этого никто не замечал, что по его окаменевшему лицу текут слезы. Все было списано на дождь.
Впрочем, вернувшись домой, он прогрел ноги, выпил аспирин и даже хлопнул рюмку водки. Теперь ему было ради чего жить, и торопиться уходить не следовало, даже если рушились устои.
Снова он узнавал номер телефона по компьютерному коду, и, когда автоответчик привычно отозвался: «Говорит диспетчер связи. Если у вас есть сообщение, произнесите его после сигнала», — Феликс Захарович произнес:
— Говорит Франт. Срочно нуждаюсь в личном контакте. И дрожащей рукой он положил трубку.
