— Это я понимаю, — кивнул Меркулов. — Но вот каковы его дальнейшие шаги?
— Об этом вам известно лучше, чем мне, — сказал Собко.
— Значит, по-вашему, это одинокий герой, выступивший в рыцарский поход против преступности?
— Я не настаиваю на его одиночестве, — заметил Собко. — Вполне вероятен и круг единомышленников. Почему бы и нет?
Меркулов кивнул, глядя на старика с уважением.
— Какая-нибудь «Народная воля», — предположил Собко со смешком.
— Значит, это идеологическое преступление? — спросил Меркулов. — Но все же как вы сами к этому относитесь, Леонард Терентьевич?
— Друг мой, что вы хотите от старого мухомора? Представьте только, я еще помню выступление товарища Берии на расширенном оперативном совещании! Нас всегда приучали не иметь собственного мнения.
— Но ведь это преступление! — напомнил Меркулов. — А вы всю жизнь были представителем закона, Леонард Терентьевич. Не могу поверить, чтобы вы могли одобрить эту «Народную волю».
— Посмотрите на это дело с другой стороны, — посоветовал Собко. — Как вы помните, это название уже было использовано сто с лишним лет назад. Можете ли вы сказать, что деятельность тех террористов была безуспешна?
Меркулов промолчал.
— Боевики создали новый менталитет, — продолжал Собко почти пламенно. — Они были героями своего времени, и общественное мнение было на их стороне. Как вы полагаете, в нашей нынешней обстановке как отнесется широкое общественное мнение к деятельности новых народовольцев?
— Значит, это заговор? — спросил Меркулов.
— Не требуйте от меня конкретных выводов, — усмехнулся Собко. — Я очень серьезно отношусь к подписке о неразглашении служебных тайн. Я лишь фантазирую вместе с вами, не более. Если когда-нибудь выяснится, что проект «Народная воля» существует в действительности, я буду удивлен не меньше вашего.
— Но может, вы вспомните хоть кого-нибудь, кто находился к этому делу поближе? — спросил Меркулов с надеждой.
— Это не обязанности консультанта, это дело осведомителя, — буркнул Собко. — Но одно имя я могу вам дать. Это мой давний приятель, полковник Синюхин Егор Алексеевич. Расспросите его, если сможете.
— Что значит — если сможете? — насторожился Меркулов.
— Ну, могут возникнуть трудности, — усмехнулся Собко. — Вы должны проявить настойчивость.
Мы распрощались и спустились на лифте вниз. Меркулов мрачно молчал, а когда мы вышли на улицу, сказал:
— Теперь так, Саша, дальше это дело пойдет под моим пристальным контролем. Запомни, отчитываешься только передо мною.
— Чего это ты так резко замандражировал? — не понял я. — Тебя этот мухомор напугал? Лично я ему не очень-то верю.
— Это лишь одно из мнений, — сказал Меркулов. — Теперь вот что. Визит ко мне отменяется или, если хочешь, откладывается. В прокуратуру доберешься сам, а я съезжу по срочному делу в другую сторону. Вопросы есть?
— Один, и небольшой, — сказал я. — Объясни мне толком, чего ты испугался?
— Нигде и никому не рассказывай о Собко, — твердо произнес Меркулов. — Мы просто засиделись в депутатском буфете.
— От этих предупреждений мое любопытство разгорается еще больше, — заявил я решительно. — Гражданин начальник, мы в свободной стране, а Большой Брат давно на пенсии!
— Когда-нибудь ты поймешь, — сказал Меркулов невыносимо отеческим тоном, — что на пенсии он становится еще страшнее.
На этом мы расстались. Он уехал на своей партийной «Волге», а я поплелся на метро «Краснопресненская». Хотя и просидел молчаливым пнем всю беседу больших начальников, пустым я оттуда не вышел. Конечно, версия о криминальных базах КГБ отдавала дешевой сенсацией и так и просилась на первые страницы газет, но ее разработка сулила немало ярких переживаний. Не то чтобы я соскучился по переживаниям, но мне уже поднадоело плестись след в след за моими арифмометрами. В прямом контакте с противником компьютер редко помогает, и это давало мне некоторое преимущество. Поэтому я в хорошем настроении отправился домой, чтобы, подхватив свою шарообразную Иринку, отправиться на тестовое испытание к Ларисе Колесниковой.
