— Он запугал меня, — всхлипывала Аня. — Даже задушить хотел… Каждый день приходил и запугивал!.. Обещал с квартиры съехать…
— Раз обещал, значит, съедет, — сказала Нина.
— Я ничего не могла сделать… — хныкала Аня.
— Ладно, проехали, — сказала Нина, поднимаясь на локте.
— Ты меня прощаешь? — спросила с надеждой Аня.
— Мне сейчас не до тебя, — сказала Нина.
— Тебе помочь? — спросила Аня.
— Да, помоги, — кивнула Нина, намереваясь подняться. — В ванную меня отведи, отмыться… Телефон ведь действительно звонил, не так ли?
— Да, это Феликс, — подтвердила Аня. — Он еще позвонит.
— Это хорошо, — кивнула Нина. — Он мне нужен.
Аня довела ее до ванны и даже помогла сесть и включить воду.
— Хочешь, я тебя помою? — предложила она почти просительно.
— Так мы не услышим звонок, — сказала Нина. — Если он позвонит, когда я буду в ванной, то принеси телефон сюда, поняла?
— Да, конечно, — сказала Аня.
— И больше никому двери не открывай, — добавила Нина. — Хватит с нас на сегодня гостей.
Аня охотно улыбнулась в ответ на эту шутку и жалобно всхлипнула. Ей опять хотелось плакать.
Она прошла в комнату, стала у окна и принялась размышлять, что будет, если она выпадет из окна Нининой квартиры. Нина жила на третьем этаже, и никакой вероятности в скором смертельном исходе не было. Люди падали и из более высоких окон и оставались в живых. Но сам процесс падения казался Ане чрезвычайно привлекательным. От этого переживания ее отвлек телефонный звонок, и она схватила трубку.
— Але!.. — сказала она. — Феликс?
— Для кого Феликс, — услышала она в ответ, — а для кого и Феликс Захарович. Где там Нина?
— Знаете, она опять в ванной, — сказала Аня. — Но она просила, если что, нести телефон прямо туда.
— Хорошо хоть — не в туалет, — проговорил Феликс. Аня вошла в ванную с телефоном и шепнула:
— Это он.
— Спасибо, — сказала Нина, лежавшая в ванне без всякого движения.
Она взяла трубку, указала, куда поставить аппарат, и произнесла: — Я.
— Что-то ты долго моешься, подружка, — заметил насмешливо Феликс.
— Я испачкалась уже после того, как помылась, — ответила Нина.
— Что-нибудь случилось? — насторожился Феликс.
— Ничего, — сказала Нина. — Это личное. Какие новости?
— Все новости нынче у тебя, — сказал Феликс. — У меня что, так, мелочь всякая. Он через неделю в Швецию намыливается, с делегацией. Надо бы провернуть наше дело до его отъезда.
— У меня все готово, — ответила Нина.
— В самом деле? — искренне удивился Феликс. Нина промолчала.
— Ну молодец, — сказал Феликс — Какая нужна помощь?
— Никакой, — отвечала Нина жестко.
— И когда?
— Ровно через неделю, — сказала Нина. — В следующую субботу.
Феликс на другом конце провода глубоко и шумно вздохнул.
— Приемлемо, — сказал он.
Слушания проходили в одном из небольших залов «Белого дома», и, входя туда, я не мог не вспомнить эпопею августовского путча. Самому мне находиться здесь не пришлось, мы «отсиживались» под арестом, приговоренные уже по самому крупному счету, но «Белый дом» Российского Верховного Совета и для нас был символом освобождения. Я не мог не испытывать благоговения перед этой архитектурной громадиной.
Меркулов расположился в компании с рядом официальных лиц из прокуратуры, Министерства внутренних дел и службы контрразведки, я же разместился среди гостей и ротозеев. Я представить себе не мог, сколько в здании Верховного Совета было этих самых ротозеев — просителей, ходатаев, родственников и знакомых. Все они слушали выступления не слишком внимательно, постоянно ведя между собою какие-то разговоры, обмениваясь бумагами, хихикая и сплетничая. Выступления того стоили, ибо были исполнены формальной презентабельности, без какого-либо намека на реальное решение реальных проблем. Это действительно был социальный театр, и задача его состояла в том, чтобы убедить граждан страны в значительности проводимой здесь работы. Реплики и вопросы депутатов были порой резки и интересны, они вызывали реакцию среди гостей, вплоть до смеха и аплодисментов, но я не видел большого смысла в публичном избиении официальных лиц. Ведь они играли в ту же игру, что и депутаты. В этом ряду Костя Меркулов запомнился, пожалуй, только краткостью своего выступления.
