Она на мгновение попыталась сосредоточиться, понимая всю важность своих показаний. Снова закурила, почесала нос, сморщилась.
— Роста он среднего, — наконец начала она. — Одет в черное, но в светлых туфлях. Специально я не смотрела, но теперь думаю, что это он в кроссовках был. На голове черная вязанка, но лицо было открыто. Я его сбоку видела, но кое-что приметила. Физиономия вытянутая, губы пухлые, нос прямой. Не красавец, но симпатичный.
— Завтра тебе надо будет поработать над фотороботом, — сказал я. — Знаешь, это такая штука…
— Знаю, — бросила она, и я поверил — действительно знает.
— Цвет волос?
— Шатен. Может, даже русый, там ведь не так уж и светло было. Но крепкий парень, широкоплечий, мощный…
— Если встретишь, узнаешь? — спросил я.
— Что я, дура, что ли? — скривилась она. — Конечно, не узнаю! У него свои дела, у меня свои. Нам пересекаться нет никакого смысла.
— Но приметы его ты же нам даешь, — усмехнувшись, заметил я. — Не боишься ведь.
— Так попробуй я не дать! — почти воскликнула Люся. — Вы же меня завтра же в двадцать четыре часа за эти самые марки, чтоб им сгореть!.. А чем, скажите, на жизнь зарабатывать?
Я смотрел на эту чумазую шестнадцатилетнюю девчонку, сбежавшую из своей провинции года два-три назад и с тех пор живущую волчонком в огромном равнодушном городе, и не знал, что ей сказать. Что кончит она плохо? Так она сама об этом знает лучше меня, это ей спать не дает. Что жизнь себе испортит? Так ведь та жизнь, от которой она сбежала в столицу, мало чем и отличалась от существования гостиничной проститутки, разве что там за это не платили.
— Куда ты сейчас? — неожиданно спросил я.
Она глянула на меня удивленно и, поняв мой вопрос по-своему, усмехнулась.
— Есть предложения, господин следователь? У меня ведь рабочий день еще не закончился, может, я и успею еще пару коллекций осмотреть. Так, может, и у вас что найдется?
Она затянулась сигаретой, выпустив струйку дыма. Теперь, в образе шлюхи, она уже не вызывала во мне сочувствия, но я понимал, что этот образ для нее не более чем рабочий костюм.
— Тебя отвезут на машине, — сказал я. — Ты дала нам важную информацию, а это надо поощрять. Так куда тебя, в «Космос»?
Она по-взрослому грустно вздохнула и ответила устало:
— Какой теперь «Космос», господин следователь? Домой, в Чертаново, куда же еще.
— Завтра к одиннадцати снова сюда, на Петровку, — напомнил я. — Это очень важно.
— Тогда везите поскорее, — сказала Люся. — Я обычно до полудня сплю, как бы фоторобот ваш не проспать.
Я попросил помощника дежурного по МУРу проводить девицу к машине, и мы распрощались с проституткой Люсей. По крайней мере, теперь я мог бы при случае похвастаться своим близким знакомством с их кругами.
Когда поздно ночью Нина вернулась домой, Аня спала в ее постели, свернувшись калачиком, невольно походя на маленького котенка. Нина сняла кожаную куртку, специально подбитую так, чтобы в ней она походила на мужчину, стянула джинсы, широкие и бесформенные, сбросила кроссовки. Несмотря на позднее время, она набрала полную ванну воды и окунулась в нее с чувством глубокого облегчения. То, что произошло совсем недавно в Шмитовском проезде, ее уже не волновало, эта работа была сделана, и следовало подумать о будущем.
В ванной ей почему-то всегда вспоминались дети, ее Васечка и круглолицый Сережик. Они всегда радостно плескались в ванне, разбрызгивая воду вокруг, повизгивали от восторга и спорили из за очередности мытья головы. Эти воспоминания никогда не нагоняли на нее грусть, напротив, это было счастье ее прошлой жизни, и вернуться к нему в мыслях было даже приятно. Страшно было вспоминать о последующем кошмаре — гибели семьи, и Нина испытывала лишь глухую тоску. В эту ночь можно было себе позволить предаться воспоминаниям, потому что дело ее жизни продвинулось еще на одну ступень.
Выбравшись из ванны, она зашла в комнату, взяла с книжной полки старый фотоальбом и прошла на кухню. Поставила на огонь чайник, села к столу и раскрыла альбом. Иногда она ловила себя на том, что ее беседы с фотографиями вполне могут показаться со стороны тихим помешательством, но эта мысль лишь веселила ее, но не настораживала. Она была уверена, что с головой у нее все в порядке, и знала, что люди с больной психикой не способны вынести всего того, что вынесла она.
