– Но неужели мне надо идти на эти лягушачьи курсы? – взмолился я. – Там сыро и холодно и занятия проводятся рано утром.
– Физический комфорт, мой мальчик, всего лишь состояние ума. Это подготовит тебя к борьбе. Кроме того, – Доулиш доверительно наклонился вперед, – ты будешь командовать. И, понимаешь, тебе же не захочется, чтобы эти бездельники ныряли впустую.
Затем Доулиш издал своеобразный полифонический звук, сначала высокий, потом гортанный, и туча табачного пепла разлетелась по комнате. Я недоверчиво взглянул на него – мой начальник смеялся.
В квадрате А-3 недалеко от Кохема есть место, где взору внезапно открывается вся гавань Портсмута. Поверхность залива – большой серый треугольник с вершиной, обращенной к Соленту. По сторонам его – острые зазубренные края доков, дамб и песчаных отмелей для высадки на берег. Все это окружает бесцветную воду.
Когда я прибыл в шесть часов сорок пять минут утра в А-3 Кингстон-Вейл, низкие облака затянули небо и моросил мелкий, пронизывающий дождик. Я миновал толпы фабричных рабочих и докеров, въехал в красные кирпичные ворота объекта «Вернон-С» и припарковал машину. Старшина в блестящем черном дождевике стоял у входа, а перед ним, сгрудившись, сидело, держа руки в карманах, полдюжины моряков в обвисших мокрых плащах. Вахтенному поступил сигнал. Я постучался. Молодой старшина поднял голову от стола, на котором лежали разобранные части велосипедного звонка.
– Чем могу быть полезен, сэр?
Я ответил.
– Отдел инструктирования ныряльщиков? Курсы 549? – спросил он.
– Да – кивнул я.
Он с сомнением осмотрел мой гражданский плащ. Прозвучал один удар колокола. Высокий бездельник с одной нашивкой обменял мне на сигарету «Голуаз» полчашки темно-коричневого чая, и я согрел руки о стенки эмалированной кружки. Я предвидел, что все будет происходить спозаранку. Так оно и вышло. И в течение целой недели!
Несколько тяжелых грузовиков, дымивших в Хорндине, резкий проливной дождь над Хиндхэдом и, наконец, трава, зеленая, как крем-де-мент, и яркое солнце, когда я свернул на боковую дорогу в Гилдфорд. Взглянув в зеркало заднего вида, я настроил радиоприемник на третий канал Франции.
Мост Путни и дальше – на Кингс-роуд, покрытую льдом и глубоко промерзшую.
Лысые мужчины в свитерах с круглыми воротниками, девчонки с накрученными волосами, в штанах, не оставляющих места для воображения.
Налево, вверх на Бефорт-стрит мимо кинотеатра «Форум» и дальше на Глочестер-роуд. Мужчины в грязных шоферских перчатках и чистые экземпляры «Автоспорта», домохозяйки, отягощенные шиллингами для ненасытных газовых счетчиков. Снова налево, на Кромвель-роуд-Клируэй. Теперь я не сомневался. Черный автомобиль «Англия» следовал за мной.
Я снова свернул и остановился у телефонной будки. Пока искал трехпенсовую монету, «Англия» медленно проехала мимо. Я следил краем глаза, пока она остановилась примерно в семидесяти ярдах на улице с односторонним движением, потом быстро сел в машину и завернул за угол, снова выехав на Кромвель-роуд. Интересно посмотреть, что они сделают?
Я ехал дальше вдоль викторианских террас, за которыми ютились некрашеные ночлежки, эти отдаленные колонии одиночества, притворявшиеся одной большой империей.
Я остановился. Извлек из-под переднего сиденья бинокль сорок на сорок, который всегда держал там, завернул его в газету «Стейтсмен», запер машину и направился в квартиру Джин.
Дом номер 23 украшали персиковые занавески, и он представлял собой лабиринт из коридоров, по которым гулял сквозняк, проникая под плохо пригнанные двери. Я вошел.
Вентиляторный обогреватель создавал жужжащий фон, а Джин гремела на кухне, ставя большой кофейник. Я смотрел на нее из дверей кухни. На ней был темно-коричневый шерстяной костюм; загар ее еще не сошел, а по сторонам низкого лба свисали все еще золотые, выцветшие на летнем солнце волосы. Она подняла глаза – спокойно, ясно и тихо, как три четверти таблетки нембутала.
– Ну что, навел порядок на флоте? – улыбнулась она.
– Ты заставляешь меня быть прагматиком.
– А разве это не так? – Она разлила кофе в большие коричневые чашки. – За тобой здесь следили, ты знаешь?
