Бертрам достал из футляра пилку размером немногим длиннее ладони, передал ее инквизитору. Точными аккуратными движениями Кунц вскрыл коробку черепа и стал внимательно исследовать ее содержимое.
— Безусловно, разумен, — кивнул, наконец, инквизитор. — Развитые лобные доли говорят о возможности высшей умственной деятельности. Расскажите, как удалось его добыть.
— Он был простым рыбаком, промышлял на берегу залива Долларт, это в двух лье отсюда, — сказал комендант, прикрывая рот и нос рукавом. — Бездетный вдовец, жил в прибрежной деревушке Делфзейл, продавал улов прямо на причале. Одному ему на жизнь хватало с лихвой. Ни друзей, ни близкой родни у него не было, правда, посещал проповеди этих еретиков, меннонитов…
— Какие превосходные новости! — воскликнул Кунц Гакке, услыхав о ереси. — Стало быть, последователи проклятого Менно Симонса у вас еще не перевелись?
— Это ведь не благословенная Испания, — пожал плечами комендант Гронингена, — на Севере повсюду процветает реформатская ересь, и Фрисландия не является исключением.
— Я вижу пулевое отверстие, — инквизитор попытался перевернуть разлагающуюся тушу, это с первого раза ему не удалось, и Альберто Рамос жестом приказал стражникам помочь. Двое из четверых вошедших в зловонную камеру передали факелы товарищам и наклонились над трупом. Это были закаленные и привычные ко всему тюремщики, но один, тем не менее, издал горлом непристойный звук, отскочил к углу камеры и скорчился в рвотном позыве. Вдвоем с оставшимся стражником Кунцу все-таки удалось удобно расположить тушу. Отец Бертрам подал ему инструменты, которыми тот быстро и ловко располосовал место, куда вошла пуля.
— Сердце оборотня, — похоже, один Кунц не испытывал омерзения, когда зловоние стало еще сильнее, — большое, раза в полтора больше человеческого, запоминаешь, брат Бертрам?
Священник что-то пробормотал, закрывая нос батистовым платочком.
— А вот и пуля, выпущенная из аркебузы, — перепачканные слизью пальцы в перчатке ухватили сплющенный свинцовый комочек, — наткнулась на лопатку, поэтому выходного отверстия нет, — Гакке поднялся на ноги и распрямился, оказавшись выше всех в камере. — Благодарю за помощь, дон Альберто. Вопреки легендам об их живучести, все мы теперь убедились, что оборотень убит одним-единственным выстрелом.
— Аркебузир, проявивший бдительность и проследивший за подозрительным рыбаком, уже награжден, — сказал комендант. — Какие будут распоряжения касательно похорон… этого?
— Никаких, дон Альберто, — сказал Кунц Гакке.
— Просто бросьте его в канал ночью, — добавил отец Бертрам, устремляясь к выходу. — Поскольку брюшная шкура у него рассечена…
— Он не всплывет, — закончил Кунц, жестом приглашая коменданта выйти перед ним, и синьор де Кастроверде не заставил упрашивать себя дважды.
После зловонного подвала оба слуги Святого Официума и комендант с начальником тюремной стражи поднялись на бастион крепостной стены. Отсюда открывалась плоская зеленая равнина, сливающаяся в отдалении с морем. На лугах за низкими оградами паслись там и сям коровы, овцы и козы, были видны и поля, на которых возились маленькие фигурки крестьян. Свежий ветер нес запах моря, и четверо мужчин жадно вдыхали его, пока молчание не нарушил отец Бертрам:
— Благословенная Господом земля, — сказал он и прочел коротенькую «Ave».
— Воистину вы правы, святой отец, — кивнул Альберто Рамос, когда отзвучал завершающий «Amen».
— А не по этим ли самым полям описываемое в летописях наводнение дня святой Люсии наступало на эти земли? — спросил отец Бертрам.
— Местные жители до сих пор хранят предания об этом, — кивнул комендант Гронингена, — хотя триста лет миновало с того дня. Десятки тысяч жителей утонули, все деревни смыло отсюда и до германских земель. Et aquae praevaluerunt nimis super terram,[5] как говорится в Святом Писании, если я правильно помню.
— Наверное, те, кто здесь жил тогда, решили, что Всевышний наслал на них второй потоп.
— Видать, сильно грешили они, — вставил свое слово тюремный распорядитель, но, смутившись обращенных на него взглядов, тут же умолк.
