— Иисусе! — пробормотал мальчик после минутного молчания, наконец, понимая, что означают слова матери.
— Если такие как мы существуют на свете, значит, это угодно Господу! — непреклонным тоном произнесла Амброзия, стоя перед сыном с горящими глазами, сильная, гордая, свирепая. — Мы не питаемся человеческой плотью, и привычками своими никак не противоречим укладу, принятому у людей. Просто мы не такие как прочие, и твое существование зависит целиком от способности ничем не отличаться от обычного ребенка. Ну, хорошо, отличаться ровно настолько, насколько другие мальчики отличаются друг от друга. Пусть твой прыжок будет длиннее прыжков остальных ребят, но только на ладонь или, в крайнем случае, локоть, не более. Понимаешь?
Феликс кивнул, но ничего не ответил. Фонтан мыслей и ощущений обрушился на него, пугая, но одновременно и маня, ужасая и завораживая.
— Мы нелюди? Оборотни? — с трепетом задал вопрос юный ван Бролин. Целая вселенная, привычная и уютная, уходила у него из-под ног. — Но как это может быть? Оборотень умеет превращаться в зверя…
— Это называется «принять Темный облик», — Амброзия присела перед сидящим на кушетке сыном и ее черные глаза оказались напротив его желто-зеленых. — Ты научишься этому.
— Не могу поверить! — Феликс даже помотал головой, будто отгонял сомнения. — А отец тоже был оборотнем?
— Он был самым обычным человеком, — сказала Амброзия, помолчала немного и добавила. — Я сказала неправду. Он был лучшим из людей. Не было никого сильней и добрей моего Якоба.
Охваченная воспоминаниями, вдова ван Бролин выпрямилась и отошла к окну.
— И он не знал о тебе… о нас?
— Обо мне он знал еще до того, как узнал мое имя, — печально улыбнулась женщина. — Он и увидел меня впервые в Темном облике. Потом не раз я слышала от него, что ничего прекраснее он не видел в жизни. А видел он столько, что и не снилось большинству людей.
Амброзия усмехнулась собственным воспоминаниям, все еще мечтательно застыв у окна.
— Что же касается тебя, мой мальчик, то я только подозревала до этого дня, что ты один из метаморфов. Мы сами никогда не называем себя оборотнями. Это слово для напуганных крестьян и жестоких инквизиторов. По некоторым признакам я видела в тебе будущего метаморфа, но уверенно можно сказать об этом только после того, как ребенок впервые увидит кровавый сон, который приносит ему не страх, а радость. Твой отец не дожил, чтобы узнать об этом, но можешь быть уверен: он, как и я, заклинал бы тебя беречь эту тайну.
— Я буду ее беречь, матушка, — кивнул юный ван Бролин. — Мягкая лапа — втянутые когти. Никто никогда не узнает.
— Именно так, — согласилась Амброзия. — А теперь возвращайся к своей латыни и арифметике.
Войдя в свою комнату, где стояли большой ларец для одежды и белья, сундучок с книгами и письменными принадлежностями, стул и стол с чернильницей, и, конечно, кровать с мягким, набитым гусиным пером, матрацем, Феликс первым делом закрыл ставни, распахнутые служанкой для проветривания и, подпрыгнув, зацепился за балку, расположенную на высоте двух туазов. Он втянул себя на балку и растянулся на ней, чтобы привести в порядок мысли и привыкнуть к тому, что отныне он метаморф, тайный владыка высоких ветвей деревьев, балок и стропил.
В следующий вторник они с матерью и одним из слуг отплыли на баркасе, следующем вниз по Шельде до Флиссингена. Тетушке Марте было сказано, что запас кофе подходит к концу, а в подвале флиссингенского дома еще осталось несколько мешков драгоценных зерен.
в которой инквизиторы посещают Гронинген, где изучают оборотня, а Феликс ван Бролин общается со старыми друзьями и знакомится с новыми.
Комендант Альберто Рамос де Кастроверде, небогатый и не слишком знатный галисийский идальго, назначенный в конце долгой военной карьеры на пост командира гарнизона Гронингена, знал, что следующим постом, на который он может рассчитывать, будет отставка и жалкая ветеранская пенсия. С одной стороны, дон Альберто ненавидел вечную сырость Гронингена и Фрисландии, низкое серое небо и пронизывающий ветер со стороны Северного моря, с другой — не мог не уважать суровых местных жителей, мастеровитых гронингенцев и долговязых фризов, которые, защитив плотинами и дамбами свои поля, умудрялись выращивать на них репу, лук, морковь, ячмень, овес и рожь. За годы, проведенные на службе в Испанских Нижних Землях, галисиец понемногу стал забывать свою собственную родину, каменистую деревню под Луго, в которой хозяином был теперь его племянник, унаследовавший земли де Кастроверде после смерти старшего брата. Возможно, он выделил бы дяде, которого едва помнил, домик для проживания остатка века, а, возможно, и нет.
