Между тем дома забеспокоились, не получая долго писем. Приехала мать, доведалась обо всем и, недолго думая, с горя померла...
Ну что ты скажешь о твоих молодых людях? Узнай-ка ты об этом милом пареньке. Он учится в твоем городе. Фамилия его - Лапидус. И, кажется, что он нам даже каким-то родственником приходится: его мать и мать нашего шурина, Велвла, как будто троюродные сестры... Седьмая вода на киселе!.."
Попов не ответил на это письмо. А когда брат стал приставать с расспросами об этом Лапидусе, Григорий Иванович рассердился и попросил Авраам-Лейба не надоедать ему расспросами о каком-то Лапидусе, которого он никогда в глаза не видал и знать не желает. Да и вообще, о чем тут говорить? Что касается несчастной девицы, то не она первая, не она последняя...
Письма подлинного Попова были не лучше. Вопросы еврейской жизни сверлили ему, очевидно, мозг основательно!
Сначала он доказывал, что евреям необходима полная ассимиляция. Затем он стал увлекаться сионизмом и писал огненные прокламации на тему: "Мы должны вернуться на старое жилище, в страну наших предков, и там основать еврейское государство!.."
"Если бы я был настоящим Рабиновичем, - писал Гриша, - я бы встал во главе сионистского движения и показал бы, на что способны евреи!"
Григорий Иванович ответил:
"Милый, дорогой Гриша! Из твоих последних писем я заключаю, что ты подпал под влияние сионистов. Считаю своим долгом охладить твой пыл и сказать тебе, что сионисты - глупы, если думают, что счастье моих злополучных братьев по национальности в Сионе! Они не понимают, что еврейский народ - особенный народ, не похожий на другие. Нам известно еще из учебников социологии, что народ определяется тремя основными признаками: территорией, государством и языком. А наш народ, как видишь, обходится без территории и без государства. И может быть, именно поэтому еврейский народ живет столько времени! Нам нечего бояться: мы - экстерриториальны. Территорию можно завоевать, государство разрушить, но нас, как идею, уничтожить невозможно! Раскусил?"
Но ответы эти не давали успокоения. В самом себе Попов чувствовал какую-то неровность, нецельность.
Ночи напролет проводил Григорий Иванович без сна в своей роскошно обставленной комнате, на великолепной постели.
Глава 7
НЕОЖИДАННАЯ ДИСКУССИЯ
Как ни старался Попов уйти от всего, что напоминает ему о еврействе и евреях, ему это не удавалось. Особенно резко напомнила ему об этом всплывшая неожиданно вековечная легенда о "ритуальном убийстве". В сущности, Гершка Рабинович никогда не переставал быть Рабиновичем. Как всякий еврей, он невольно искал в газетах сообщения о еврейских делах.
И надо отдать справедливость газетам, сообщений этих было хоть отбавляй: процентная норма, выселения, ограничения - все эти набившие оскомину "мероприятия" правительства густо испещряли газетный лист...
Читая эти устарелые новости, Попов чувствовал себя не ахти как. Но делал вид, будто пробегает глазами так, между прочим, не останавливая внимания.
То же было, когда он впервые прочел сообщение из большого университетского города об убийстве христианского мальчика Володи Чигиринского. Газета прозрачно намекала на то, что это убийство - дело еврейских рук, но на Попова эти намёки особого впечатления не производили: все это ведь повторяется ежегодно, и, в сущности, никто из евреев не относится серьезно к выдумкам... Но ему запомнился город, в котором произошло убийство. В этом самом городе жил товарищ Григория Ивановича, подлинный Попов.
Григорий Иванович имел в виду в ближайшем письме к своему другу расспросить его об этой истории, но, когда сел писать, совершенно забыл о своем намерении.
Каково же было его изумление, когда о "ритуальном убийстве" заговорил как-то сам Феоктист Федосеич Бардо-Брадовский. Никогда не интересовавшийся политикой, газетами и всякого рода новостями, Феоктист Федосеич однажды за чаем рассказал эту историю в таком тоне, будто речь шла о беговой лошади, получившей приз...
И все же чувствовалось, что и рассказчик и слушатели, сидевшие за столом, глубоко уверены в правдивости газетных сообщений.
