Глава 6
БУДНИ
Зима установилась холодная и продолжительная.
Но время шло своим чередом, уходили дни и недели, и каждый сорванный с календаря листок приближал к пасхе.
Семья Бардо-Брадовских благополучно провела семь недель великого поста, говела вместе со всем составом преподавателей и челядью, как полагается всем порядочным православным людям. И только Григорий Иванович Попов чудом отвертелся от исполнения религиозных обязанностей. Ему вообще везло. Он даже не знал, как высоко ценят его в этом доме все, от мала до велика.
- В наше время среди студентов редко встретишь такого молодого человека! говаривал Феоктист Федосеич.
- Такого симпатичного молодого человека! - прибавляла Надежда Федоровна.
Феоктисту Федосеевичу привелось где-то повстречаться с ректором университета и поблагодарить его за рекомендованного репетитора.
- Прекрасный молодой человек! Я им очень доволен. Весьма! - сказал Феоктист Федосеич, благодарно пожимая ректорскую руку. - У вас большое чутье! Вы - знаток людей!
Ректор растаял от комплиментов, взял Бардо-Брадовского об руку и, загадочно улыбаясь, спросил:
- А вы знаете, кто он такой?
- Не знаю... А кто?
- Я вам скажу, но... это должно остаться между нами... Я дал слово... это, видите ли, каприз, пари... словом, тайна...
И, улыбаясь, ректор выдал секрет Попова, упомянув еще несколько раз о том, что он дал слово никому об этом не говорить, а слово, знаете, надо держать крепко!..
Феоктист Федосеич, разумеется, никому, кроме жены, не рассказал об этом. Надежда Федоровна рассказала, тоже по секрету, дочери, а Саша - князю. А князь без особой церемонии разгласил секрет в офицерском клубе и прибавил:
- Если бы не свидетельство ректора, я готов был бы пари держать, тысячу против одного, что он жид!.. Никак не думал, что он из тех самых Поповыx...
- А в бакара он играет?
- Кой черт!
- Ну, так пошли его к...
***
Григорий Иванович Попов не ошибся, когда предположил, что князя Пьера прочат Саше в женихи. Об этом, кроме него, знали все, но хранили молчание. Бардо-Брадовские ничего не имели против этого брака, но больше всех жаждали его родители Пьера, старый князь Михаил Андреевич Ширяй-Непятов, бравый, прекрасно сохранившийся генерал-лейтенант, и его жена Юлия Владимировна, старая развалина с неизменной трубкой у уха.
Меньше всех желал этого брака Пьер. Отец его выписывал из штаба, где Пьер служил, каждый раз, как только Саша приезжала на каникулы. Молодой офицер, очень неохотно расстававшийся с штабной разгульной жизнью, ездил домой только потому, что не смел ослушаться приказаний отца.
Григорий Иванович ждал приезда Саши с нетерпением. Он считал дни, часы и минуты.
Все, что хоть немного напоминало Сашу, было ему дорого и свято. Роман, который она читала в вагоне, взятый как-то у нее, стал чуть ли не молитвенником Попова.
Он целовал книжку, клал её под подушку и проделывал весь ассортимент глупостей, свойственных каждому болеющему первой любовью.
То, что Саша даже не подозревала о чувствах Попова, ровно ничего не изменяло. Об этом никто и не должен знать. Никому и в голову не должно прийти, что Григорий Попов опасно болен...
***
Кто знает, каких бы глупостей еще не натворил Попов, если бы его не сдерживали и не возвращали к действительности, с одной стороны, письма брата, Авраам-Лейба, завзятого меланхолика, и, с другой, письма подлинного Попова.
Оба они будто сговорились. Брат донимал его постоянными сообщениями о еврейских несчастьях и намеками на нынешнюю молодежь, готовую "из-за мундира забыть родного отца с матерью". А Гриша - нудной философией и размышлениями "о вечных проблемах вечного народа".
Авраам-Лейб в одном из последних писем подробно изложил трагедию некоего еврейского гимназиста, сына местного бедняка. Чтобы попасть в университет, юноша перешел в православие, разумеется, втайне от родных. "Крестился? Ну и черт с тобой! - писал Авраам-Лейб. - Глаз тому вон, что плакать по тебе станет! Но ему, видишь ли, мало этого: он выписал к себе сестру, молодую красивую девушку, и решил из нее сделать большого человека: акушерку! Но так как у нее нет правожительства и её каждый день посещает полиция, то братец дал ей добрый совет: последовать его примеру... Девица упиралась, жалея мать и отца, но братец пригрозил: если она не примет православия, то он сам сообщит родителям о своем крещении. В конце концов он её уговорил. Та проделала все, что полагается. А через несколько дней, мучимая раскаянием, после жестокого спора с братом, отравилась.
