Но в это время раздался голос хозяина:
- Gluk ruhig! (Глюк, спокойно.)
Почему с псом необходимо говорить по-немецки, Попов так-таки не понял, но Глюк немедленно притих.
Хозяин поднялся с кресла, протянул вошедшему широкую холеную руку, притянул его чуть к себе и усадил рядом в кресло.
Попов разглядывал Бардо-Брадовского с нескрываемым любопытством. То был мужчина неестественно большого роста с чрезвычайно некрасивым лицом. Однако оно не производило отталкивающего впечатления. Наоборот, Феоктист Федосеич при всей несуразности своей фигуры внушал симпатию с первого взгляда и располагал к себе какой-то особой мягкостью манер. Чувствовалась широкая натура и почти детская простота души.
Студент, очевидно, тоже произвел благоприятное впечатление, и хозяин без лишних рассуждений заявил, что с него совершенно достаточно рекомендации Михаил Михалыча (ректора), а о деталях сейчас говорить не стоит, тем более что время чай пить и надо идти к столу.
Бардо-Брадовский поднялся с места, взял репетитора под руку, и оба, сопровождаемые неизменным Глюком, двинулись в столовую.
Вся семья была в сборе. У нового репетитора закружилась голова: так много лиц сразу охватил его взгляд. Но только одно лицо запечатлелось в его мозгу с первого взгляда: хозяйка дома, женщина изумительной красоты, с необыкновенными глазами - Надежда Федоровна Бардо-Брадовская.
Очарованный Попов не расслышал других имен, названных ему хозяином, кроме имен: "Петя" и "Сережа" - то были его новые ученики, гимназисты первого и третьего класса. Ещё запомнились три нерусских имени: мосье Дюбуа, француза с лихо закрученными усами на бледном лице, немца Фриша, с невероятным румянцем во всю щеку, и четырехугольной англичанки мисс Токтон...
***
Вечером того же дня Попов-Рабинович в отведенной ему уютной комнате писал письма.
В письме к отцу "Попов" вдохновенно сочинял историю о двух уроках, полученных им в богатых еврейских домах. Он надеется в скором времени послать домой немного денег. Вопрос об университете выяснится через несколько дней, когда станет известно, как обстоит дело с процентной нормой... Второе письмо было приложено к первому и адресовано настоящему Попову.
Ему настоящий Рабинович написал, что чувствует себя так, точно обокрал товарища, пользуясь его привилегиями. Но теперь уж поздно думать! Надо играть роль до конца... Заканчивалось письмо так:
"Что у тебя? Поступил ли ты в университет?
Мне это необходимо знать, чтобы сообщить наконец отцу о "своей" судьбе и перестать лгать по вдохновению! Уж я и то вязну! Однако не жалуюсь. Желаю и тебе от всей души не раскаяться в начатой игре! O себе могу сказать, что вряд ли пожалею о том, что именуюсь в данное время не Гершка, а
Гриша".
***
В первое время новый репетитор чувствовал себя в фешенебельном доме Бардо-Брадовских точно в дремучем лесу или незнакомом шумном городе среди чужих людей, еще больше подчеркивающих одиночество пришельца. Временами он попросту тосковал - тосковал по евреям... С другой стороны, бывали минуты, когда лже-Попов пьянел: ему казалось, что сбылась детская сказка о заколдованном замке, что он прекрасный принц, окружен вельможами, готовыми исполнить малейшую его прихоть! Не хватало только красавицы принцессы, которую нужно освободить из рук злого волшебника. Однако это настроение скоро прошло. Попов акклиматизировался, освоился с обстановкой и даже запомнил имена всех членов этой огромной и будто случайно сколоченной семьи. Сжились и с ним: из "репетитора" он превратился просто в "Григория Ивановича" и стал своим человеком.
Отношения между населявшими этот огромный дом людьми были Попову непонятны и странны: казалось, все близки друг другу, а в действительности - чужие!.. Все так дружески беседовали за столом, но стоит окончиться трапезе, все разбегаются по своим углам, и единство улетучивается как дым. Попов ставил мысленно на их место своих братьев евреев и невольно думал о том, что евреи на другой же день по его прибытии знали бы, кто он, откуда родом, какая у него семья... А эти не обнаруживают ни малейшего любопытства. Оно, пожалуй, и лучше! Вообще, не так уж плохо уйти хотя бы на время от чисто еврейских забот и страданий и почувствовать себя равноправным членом в кругу свободных, довольных и уверенных людей.
