Говорил о том, что, несмотря на всю свою любовь к родным, ему придется порвать с ними, так как шаг, который он собирается предпринять, будет для них смертельным ударом.
Более точно Рабинович не объяснялся, но Бетти, не без некоторой досады, этот "шаг" истолковала по-своему. Ей не улыбалась война с отцом; она не понимала, откуда взялась у Рабиновича верующая сестра. Отца Рабиновича она представляла себе буржуем, разбогатевшим евреем, выскочкой, разыгрывающим аристократа. И для того чтобы Рабинович не кичился своим аристократизмом, она ему как-то намекнула, что, в противоположность своей мамаше, она ненавидит этих новоявленных богачей до тошноты...
- Что вы против них имеете? - спросил Рабинович, любивший её подразнить.
- Ничего я против них не имею. Я их просто терпеть не могу. Уж очень они противны - эти еврейские денежные тузы с одутловатыми брюшками, тройными затылками, пресыщенными губами и потухшим взором...
- Однако попасть к вам на зубок - удовольствие небольшое, - заметил Рабинович, любуясь ею.
- Упаси вас Господь! - шутливо ответила Бетти.
- Интересно бы попытаться.
- Не рекомендую - раскаетесь.
Рабинович вспомнил этот разговор. С тех пор прошло довольно много времени. И теперь, идя рядом, они чувствуют, как их влечет друг к другу все сильнее и сильнее.
Медленно идут они по улице, не нарушая торжественной тишины ненужными словами. Все чаще встречаются их взоры, все теснее пожатие рук, и, будто в полусне, тянутся друг к другу их губы.
Бетти вырвалась из рук Рабиновича и побежала вперед. Он помчался за ней.
В дом оба вошли раскрасневшимися, с предательски горящими глазами.
Сарра, подметив их возбуждение, спросила нарочито спокойно:
- Хорошо на улице?
И оба ответили в один голос:
- Чудесно! Восхитительно!
Глава 33
ПАСХАЛЬНАЯ НОЧЬ
Давид вернулся из синагоги с обычным праздничным приветствием, уселся и стал спокойно справлять ритуал "сейдера".
Но лицо его было подернуто грустью, и в голосе больше, чем всегда, звучали минорные ноты. Впрочем, заметить такие детали могла только Сарра, сидевшая по правую руку мужа.
Кто бы сказал, что это та самая Сарра, которая своими руками соорудила весь этот праздник? Теперь руки ее сверкают белизною и бриллиантами старомодных колец, надетых по случаю праздника. Но больше всего сияет еще молодое, прекрасное, хотя и озабоченное, лицо Сарры. Душа ее переполнена печалью, особенно после визита Тойбы, испортившей настроение несколькими брошенными вскользь словами. К тому же она вспомнила, что среди забранных полицией у квартиранта бумаг была и фотографическая карточка Бетти... Что же это будет? Она глядит на дочь и на Рабиновича, сидящих рядом, и молит за них обоих Бога... В том, что они любят друг друга, она не сомневается. Это видно по всему. А сегодняшний вечер и эта торжественная трапеза сблизили их еще больше.
Началось с того, что Давид Шапиро, вернувшись из синагоги, обратился к Рабиновичу и попросил его надеть фуражку:
- Вы хоть и студент, и медалист, и наполовину гой, но это не имеет отношения к сейдеру. За сейдером еврей должен сидеть в фуражке!
Затем он усадил Рабиновича рядом с Бетти, дал им обоим одну "Агаду" и сказал дочери:
- Уж ты покажешь ему там, что читать и чего не читать... Он, наверно, в этом деле не очень-то смыслит...
Бетти переводит Рабиновичу слова отца, и оба чувствуют себя на седьмом небе.
Они сидят рядом, склонившись друг к другу, глядят в одну "Агаду", а мысли витают далеко-далеко...
У Бетти на устах еще горит поцелуй Рабиновича, и ей кажется, что следы его видят все окружающие. Как это случилось? Кто сделал первое движение: он или она? И что будет теперь? С кем он будет говорить и как будет говорить? Может быть, он вызовет своего отца, откормленного буржуя?..
"Нет. Этого он не сделает: он знает, как я к этому отношусь".
Так думает Бетти, перелистывая "Агаду", и встречается с его глазами.
- Будь моей! - говорят его глаза.
- Я твоя! Я давно твоя! - отвечают глаза Бетти, и ей кажется, что она видит своего возлюбленного насквозь, читает его мысли... Бедная, счастливая девочка! Если бы она могла знать, что сидящий рядом с ней человек с черной копной волос, с семитическим носом и еврейской фамилией, человек, прошедший уже через "процентную норму", "правожительство" и прочие еврейские привилегии, ведет свое происхождение не от праоцев Авраама, Исаака и Иакова, а... от потомственных почетных дворян!
