Критика теорий культуры Макса Вебера и Герберта Маркузе - страница 4
Основные мысли веберовской критики культуры получили широкое распространение в буржуазной идеологии. Они нашли свое продолжение в учении о цивилизиции Шпенглера, в теории «четвертого человека» Альфреда Вебера — брата Макса Вебера — и, наконец, в так называемом философском структурализме теории конвергенции, теориях «индустриального общества» и «постиндустриального общества», а также в «критической теории» Хоркхеймера, Адорно и Маркузе. В частности, влияние Макса Вебера, несомненно, сказалось в теории культуры Маркузе, ибо концепция прогрессирующей рационализации, которая является следствием развития современных капиталистических промышленных государств, служит также исходным пунктом «критической теории» Герберта Маркузе. В
[10]
своем докладе «Индустриализация и капитализм», посвященном Максу Веберу и прочитанном на 15-м Западногерманском социологическом конгрессе в 1964 году[18], Маркузе — исходя, естественно, из других идейных предпосылок — обращается к понятию рационализации Вебера. «Идея разума, как западной рациональности, является всеохватывающим и обоснованным понятием»[19], — утверждает он, приступая к исследованию связи понятий капитализма, рационализма и господства у Макса Вебера.
Правда, здесь следует отметить, что под «рациональностью» Маркузе понимает не инструментальный разум, как это делает Макс Вебер, а отчуждение субъекта. Воспитанный на классической буржуазной немецкой философии, он рассматривает «рациональность» не как идеальный тип, а, скорее, как своего рода causa sui исторического общественного развития. В соответствии с этим он приписывает Максу Веберу цель определения именно этой идеи рациональности «в ее многообразных (и зачастую противоречивых) способах проявления»[20] в такой интерпретации понятие рациональности предстает как чисто историческое понятие, и в результате Маркузе может констатировать: «Сознание специфической историчности с самого начала содержалось в понятии разума Макса Вебера»[21].
Доказывая, что принцип историчности «в ходе веберовского анализа не проведен до конца и в решающем пункте оставлен без внимания[22], Маркузе пускает в ход критику. Конечно, этот упрек обоснован, однако Маркузе забывает, что Вебер не намеревался определять понятие рациональности как последовательное историческое понятие. Исторический или неисторический способ рассмотрения не является, согласно Веберу, априорным, а в зависимости от конкретных условий и точек зрения определяется прагматическими критериями целесообразности.
В упомянутом докладе Маркузе предпринимает попытку критически усвоить и преодолеть теорию Макса Вебера. По его мнению, рациональность разбивается об установленный Максом Вебером «узловой пункт ее действительности» — частного предпринимателя. Его первоначально рациональный, характеризуемый «внутримировым аскетизмом» образ жизни, который должен стать для капитализма конституирующим, в определенном пункте меняет свой характер. Когда приобретение денег из простого средства для достижения высшей цели — завоевания милости божьей, — каким оно было вначале, превращается в самоцель, рациональность становится иррациональностью. Рациональность позднего капитализма не является якобы больше разумом, берущим свое начало во «внутримировом аскетизме». Разум становится здесь противоразумным, поскольку капитализм в его сегодняшнем виде отмечен «пе-
[11]
чатью продуктивного разрушения в условиях тотального управления»[23].
Неизбежность такого развития не просто скрыто заложена в системе понятий Вебера, как это представляет себе Маркузе, но недвусмысленно предсказана им[24]. Выдвинув «внутримировой аскетизм» в качестве одной из решающих причин возникновения капиталистического общественного строя, Вебер констатирует изменение ценностей в ходе дальнейшего развития капитализма: «Поскольку аскетизм мира изменился и это оказало воздействие на мир, внешние блага этого мира начали приобретать растущую и в конечном счете неотвратимую власть над людьми, какой не существовало ранее в истории»[25]. С превращением стремления к «внешним благам» в самоцель, то есть с зарождением системы капиталистического товарного производства и производства прибыли, средство становится целью и из «тонкой оболочки» заботы о внешних благах превращается в «твердые как сталь оковы». «Внутримировой аскетизм» утратил смысл и значение. Макс Вебер покорно констатирует, что сегодня дух аскетизма исчезает из мира, поскольку «победивший капитализм, с тех пор как он покоится на механической основе, не нуждается больше в этой опоре»
