Передержка очевидна. Допустим, что классового государства не будет. Но государство как организованная власть целого общества над частями этого общества и над личностью во всяком случае останется и разовьется. Принудительная власть, стало быть, вовсе не уничтожается. Логическая эквилибристика мыслителей социальной демократии не доказывает ничего другого, кроме того, как сильно они принуждены ухаживать за анархическим духом и убаюкивать его фразами, будто бы со временем все устроится, и свобода появится, и государство уничтожится, только потерпите пока в сомкнутых рядах социальной демократии.
На самом деле “господа рабочие” могут ждать от социальной демократии чего угодно, только не признания своих прав личности. Тут нарождается строй, в котором общество — все, личность — ничто. Начиная с теории, кончая практикой социальная демократия ни разу не изменяет этому принципу. Обязательный труд, могучая власть, распределяющая труд и пользование его продуктами, власть, от которой никуда не скроешься, малейшее неповиновение которой в лучшем случае равносильно голодной смерти, — а Энгельс еще утешает, что не будет классового государства! Как будто крепостной крестьянин имел когда-нибудь над собою хотя тень такой власти, какую имеет это “бесклассное” социалистическое общество над своими “гражданами”.
* Энгельс Ф. Развитие научного социализма. Русский женевский перевод. С. 43. ** Там же. С. 44.
Логические тенденции социалистического государства, конечно, не могут выказаться сразу. Но по его миросозерцанию “юридические” и “философские” понятия, а стало быть, и права личности, и ее требования от жизни, и все ее содержание определяются условиями производства. Производство же “будущего строя” — коллективное, обобществленное, не только в одной стране, а в целом orbis tenarum socialisticus. Личной инициативы здесь не требуется, конкуренции нет. Для чего тут экономически нужна свобода или развитая личность? Нужна, напротив, личность смирная, покладистая, дисциплинированная, не рвущаяся ни к чему своеобразному, способному нарушить гармонию установившегося “муравейника”. Если же свобода и личность не нужны экономически, то общественная мысль, политика и законодательство наследников Маркса и Энгельса станут работать в направлении постепенного сглаживания личности, чтобы мало-помалу вычеркнуть из самого содержания умов идеалы современной “развитой личности”. Что такое “человек высокой нравственности”, что такое “возвышенные стремления”? С точки зрения “научного социализма” — это человек, это стремления, наиболее приспособленные к потребностям экономического строя общества. Самостоятельного, вечного содержания личность не имеет, она может быть переделана как угодно “условиями производства”. Усилия Ликургов [11] социалистического строя направятся к тому, чтоб изгладить в своих согражданах все остатки “диких” стремлений современной личности и привести ее к идеалу “умеренности и аккуратности”, к возможно большему подавлению всего личного, возможно большему преклонению пред обществом, которое само является как бы воплощением сил природы, последней инстанцией всемогущих “условий производства”, окруженных ореолом почитания, каким древние языческие религии окружали силы тяготеющей над ними природы.
Х
Анархическая свобода
Таким путем пошло одно течение демократии, потерявшей духовное равновесие. Другое течение приняло совершенно противоположное направление. Анархист со страстью сумасшедшего знать ничего не хочет, кроме личности, и верует в эту личность с беспримерным фанатизмом.
Анархисты приобрели себе репутацию каких-то полусумасшедших, и многие поэтому не придают им большого значения. Это совершенно ошибочная оценка, тем более что душевное состояние современного цивилизованного человечества представляет множество и других ненормальностей. Духовное оскудение социальной демократии тоже нельзя признать нормальным человеческим состоянием, а совершенно животное состояние консервативных “буржуазных” слоев — еще менее того. Читая описание какой-нибудь Semaine Sanglante*, весьма затрудняешься решить, кто более сумасшедший в этой озверевшей массе убивающих и убиваемых. Недаром Герцен, свидетель 1849-1851 годов, от одного этого зрелища пришел к отрицанию будущего европейской цивилизации.
