— Думаешь, так и прожил без неё? Не ты ли за так, за «на тот год спасибо» солдаткам скотину лечишь да коновалишь? Не ты ли норовишь вперёд обойти-объехать беднейшие дворы себе в убыток, потом уж к богатеям? Так ведь это тоже политика. Сразу видно, кому ты брат, а кому дальний родич.
— По-хорошему прошу тебя, Игнат, меня в эти дела не путай и парня оставь. Политику свою давай с Поклоновым дели. Вам драться — нам не мешаться.
Отец говорил негромко, но сердито и непривычно много, а Гомозов отвечал без зла, медленно, как бы втолковывая непонятное.
— Попомни моё слово, Егор Михалыч, всё ещё впереди. Сейчас все, надо не надо, орут: революция, революция. А чего революция-то? Что царя скинули? У кого в брюхе пусто, тому мало радости, что нет царя, ему землю подавай. Ему и лесу надо, и всей, сказать, справедливости. А оно не просто. Поклонов-то — слыхал? — желает, чтобы все при его особе оставалось, а другим шиш! Всю, значит, революцию в свой карман упрятать. Как же тут без драки обойтись? Вот погоди, война кончится, возвернутся мужики, ещё не такие драки пойдут. А ты, ежели мечтаешь прожить не мешавшись, так, я думаю, не суметь тебе. И самому не усидеть, и сыновей не удержать. Вон они у тебя какие парни-герои. Этот-то вот, — и дядька Игнат своей большой рукой повернул лицо Кости к свету, — этот-то вот на все руки мастак — хошь на гармони играть, хошь гранаты кидать. Он небось и из пушки смог бы. Как, Костя, думаешь? Или сначала самому поглядеть требуется?
Костя с удивлением и радостью отметил, что дядька Игнат всё помнит про него. Не забыл ни того, что Костя на гармошке играет, ни того, как ответил когда-то в хате у Корченка на Игнатов вопрос про войну…
Чего Костя боялся, того не случилось. Отец не стал его ни ругать, ни бить. Молча дошли до дому, молча легли спать.
Только не давали Косте покою слова дядьки Игната: «гранату кидать», «герой», «из пушки смог бы». Про пушку дядька Игнат в шутку сказал, и это Косте обидно. Если бы по правде на войне пришлось, небось бы из рук не вывалилась: и из пушки сумел бы. Уж первое дело — не сробел бы, это уж да!
Снова тревожаще вспыхнула мысль, что с прошлого года не даёт Косте покоя: добраться бы туда, на фронт!.. Но война-то, надо быть, скоро кончится. Все говорят — конец ей. Не придётся Косте повоевать…
— Повоевать-то нам так и не придётся. Война, надо быть, скоро кончится. Все говорят… — повторял вслух свои ночные размышления Костя.
Они сидят со Стёпкой на толстом бревне, что бог знает сколько времени лежит за северной глухой стеной сборни.
Тепло и до жмуркости ярко светится солнечный день. Из земли вылезают острые жёлто-зелёные травинки, и над ними уже деловито гудит какая-то крылатая мошка. А здесь, под стеной, в густой тени, сумрачно и тихо. От непрогревшейся земли холодновато тянет сыростью. Посидеть бы мальчишкам на солнышке, так нет, привыкли к «своему» бревну. Сколько раз сиживали здесь, когда Стёпка оставался в сборне за сторожа. Здесь затишно, заглядывают сюда редко. Можно поговорить о чём хочешь, почитать книжку или просто помолчать.
Вот сейчас сидят рядом, вертят в руках толстые куски коры. Кора отопрела от бревна, и пласты, как рыжие корытца, валяются вокруг. Стёпа обстрогал с боков свой кусок, заострил концы, получилась лодочка. Внутри по гладкому вся изукрашена замысловатым узором: это жучок-древоточец проложил свой хитрый след. Хоть сейчас пускай лодку в плавание, но ручьи уж давно просохли. Весна к лету близится.
— Батько ладит меня в батраки отдавать, — задумчиво говорит Стёпа. — До новины на своём хлебе не продержимся, ртов много. Если только, говорит, общество земли прирежет, то на будущий год, говорит, если бог даст, может, и с хлебом будем. — Стёпа сглотнул слюну, как будто этот отдалённый будущий год уже наступил и манит тёплым свежим хлебом. Лицо его выразило строгую и безнадёжную думу — совсем как бывает у старого Гавриленки.
Если бы кто со стороны взглянул, поразился бы, как не вязалось это взрослое выражение лица с игрушкой — лодочкой в руках парнишки.
— К кому в батраки-то? — спросил Костя, вырезая на своей ладейке круто выгнутую птичью шею с головой не то лебедя, не то утки. Пальцы бережно двигали нож, но думал он не об игрушке. Вчерашняя сходка, слова дядьки Игната о земле для бедняков, о революции — всё это теперь, когда он смотрел в озабоченное лицо друга, становилось как-то ближе и понятнее.
