Я по-прежнему молчала и не двигалась. Словно вмерзла в пол.
— Ты почему не хочешь со мной говорить, а? — Том тяжело шагнул ко мне. — Неужели все еще сердишься из-за того, что было на Майский день?[16]
Я опустила кипу белья, почувствовав на щеках тепло факела, и чуть слышно ответила:
— Нет.
Я заглянула парню в лицо, увидела, как его карие глаза сверлят мои, и сложила губы в улыбку.
Как это ни странно, он улыбнулся мне в ответ щербатым ртом:
— Ты такая красотка, Сюзанна.
— Хватит болтать, Том. Нам нужно работать, — недовольно заметила Бесс.
— Да, конечно, я провожу вас в камеру, — сказал он, беря связку ключей.
— Не надо, — быстро проговорила Бесс. — Дай мне ключ, мы сами все сделаем.
— Но там темно, — настаивал он. — Факелы я не зажигал. Слушайте, а что это вы вдруг отказываетесь от помощи?
Ни я, ни Бесс не нашлись, что возразить. Мы молча последовали за Томом по нескольким коридорам. Его красная с золотом форма была заляпана грязью и кое-где порвана — я увидела это, когда он остановился, чтобы зажечь первый факел. Другие бифитеры, которых я видела, выглядели значительно более опрятно. Я подумала, что, вероятно, на ночные дежурства назначают далеко не самых лучших.
Том, идя по коридору к камере моего отца, напевал песенку. Время от времени он оборачивался и многозначительно улыбался, словно эта мелодия была мне знакома. Я каждый раз кивала ему, с ужасом думая: вот сейчас парень приглядится повнимательнее и поймет, что я вовсе не Сюзанна. Но, к счастью, этого не случилось.
Мне показалось, что мы шли чуть ли не вечность, но наконец Том остановился, запалил вделанный в стену факел от того, который держал в руке, и постучал в деревянную дверь.
— Заключенный, внимание! — громогласно объявил он. — Сейчас к вам войдут!
Том отпер ключом дверь, распахнув ее в темноту. Я вошла внутрь, а следом за мной — Бесс со свечой. В углу я разглядела тюфяк, а на ней — длинное неподвижное тело.
— Ты права, — заметил Том. — Здесь пованивает. Помощь вам нужна?
— Это женская работа, — твердо сказала Бесс. — Возвращайся-ка ты пока обратно, мы тут пробудем минут десять, не меньше.
Том крякнул.
— И то верно. Не полагается покидать пост надолго. — Он подался назад и закрыл дверь. Я услышала, как повернулся в скважине ключ.
Бесс поставила свечу на пол рядом с дверью и выхватила белье у меня из рук.
— Я займусь делом, а вы поговорите с ним, — сказала она.
Я стрелой бросилась через комнату.
— Отец, проснись, это я, Джоанна. Прошу тебя, проснись.
Он лежал, укрытый одеялом, и я потрясла его за плечо. Оно на ощупь было острым, костлявым. Видно, отец сильно похудел за это время.
Он не просыпался, и я почувствовала, как волна страха затопила меня. Неужели мой отец умер в камере? Я протянула руку, потрогала его густые волосы; я едва видела его в слабом свете свечи. Наконец голова под моими пальцами шевельнулась, человек повернулся и открыл глаза.
Это был не мой отец.
— Нет! — воскликнула я. — Этого не может быть!
Бесс подбежала ко мне:
— Что случилось?
— Это не мой отец.
— Ну что вы, госпожа! Кто же это может быть, если не ваш отец. Хотя…
— Что?
— Мы ведь не назвали фамилию Стаффорд. Наверное, в этом коридоре содержится еще какой-нибудь узник из благородных, и Том решил, что его-то мы и имеем в виду. О, Господи!
— Пошли обратно. Пусть Том отведет нас в камеру к отцу, — решительно заявила я.
— Нет-нет, госпожа. — Бесс покачала головой. — Это невозможно. Боюсь, Том и так уже заподозрил неладное.
И тут вмешался человек, лежавший на тюфяке, — он слышал наш разговор.
— Я вас знаю, — хриплым голосом произнес он. — Джоанна Стаффорд, что вы здесь делаете?
Я внимательно посмотрела на него. В его чертах не было ничего знакомого: огромные черные глаза на исхудавшем лице. Скулы торчат, бледные губы потрескались.
— Это же я, Чарльз. — Он говорил с каким-то надломом. — Чарльз Говард.
— Тот самый человек, за которого хотела выйти замуж леди Маргарита Дуглас! — ахнула Бесс.
Я не верила своим глазам: этот живой скелет ничуть не напоминал того безрассудного и чванливого юного Говарда, который много лет назад дразнил меня в Стаффордском замке.
