— Что она делает здесь, Кингстон? — сердитым, хриплым голосом бросил герцог через плечо.
Следом за ним торопливо вошли сэр Уильям Кингстон с женой.
— Ваша светлость, но сейчас у нас в Тауэре очень мало свободных помещений, — проговорил сэр Уильям, не решаясь приблизиться.
— Чтобы попасть сюда, мне пришлось пройти мимо львиной ямы, — возмущенно продолжал Норфолк. — Мне безразлично, кого и куда вы переместите, но госпожу Стаффорд вообще не следовало запирать в этом треклятом зверинце.
Не одна я знала этого краснолицего, подверженного вспышкам гнева человека — его знала вся Англия. Стыдно признаться, но вспыльчивость была и одним из самых серьезных моих грехов. Еще покойная мать строго выговаривала мне за это, а впоследствии в Дартфорде настоятельница молилась вместе со мной, чтобы я сумела себя преодолеть. «Смирение и вера, смирение и вера», — прошептала я, опустив глаза и отчаянно цепляясь за слова святой Екатерины Сиенской.[13]
Герцог вышел на середину громадной камеры. А я, взволнованная и неуверенная, осталась там, где была, — у стены. Стул, на который я залезала, чтобы выглянуть в окно на лужайку, теперь вновь стоял у стола.
Я скользнула взглядом по его простой одежде для верховой езды, по заляпанным грязью сапогам. В правой руке у незваного гостя что-то подрагивало. Я поняла, что это кнут. Зачем, интересно, он прихватил его сюда? Наконец я набралась мужества и посмотрела в глаза герцогу Норфолку. Нахмурившись, он изучал стены, голый пол, тюфяк в углу. Наконец взгляд его остановился на мне.
Не понимая, как следует себя вести, я сделала положенный по этикету придворный реверанс, присев на секунду на согнутой левой ноге и наклонив голову так, что подбородок уперся в грудь.
Когда я подняла голову, герцог стоял рядом со мной. Он сильно постарел с тех пор, когда я видела его в последний раз: в темных волосах появилось больше седины, узкое лицо испещряли глубокие морщины. Правда, глаза его, оглядывавшие меня с ног до головы, казались молодыми и проницательными. И под взглядом этих горящих черных глаз, глубоко посаженных в постаревший пергамент лица, я почувствовала сильное беспокойство.
Норфолк смотрел на меня с таким странным выражением… Было здесь, разумеется, и узнавание — мы прежде встречались несколько раз. И неодобрение. Я и сама почувствовала всю убогость своего поношенного серого казенного платья: эти пятна под мышками, оставленные другой женщиной; корсаж был слишком велик для меня, да еще к тому же Бесс едва успела зашнуровать его, прежде чем выскочить из камеры. У меня не было времени привести в порядок волосы, и мои черные локоны беспорядочно лежали на плечах и спине.
— Ее можно принять за служанку, — прошипел герцог. — Интересно, Кингстон, вы какие цели при этом преследуете? Госпожа Стаффорд провела взаперти всего два дня — почему она так скверно выглядит? Между прочим, эта девица — прямой потомок короля Эдуарда Третьего.
Сэр Уильям извинился и склонил голову перед герцогом, а его жена сделала реверанс, но перед этим одарила меня таким мстительным взглядом, что можно было не сомневаться: мои тюремщики еще отыграются на мне за то, что получили нахлобучку от герцога.
Бормоча ругательства, Норфолк опустился на стул:
— Рассказывайте же, госпожа Стаффорд. Что вы делали на Смитфилде?
Я сцепила перед собой пальцы:
— Ваша светлость, я глубоко сожалею, что мои поступки привели к столь неприятным последствиям. Я только хотела присутствовать при казни своей кузины леди Булмер.
— Ах, леди Булмер, леди Булмер! Моя праведная свояченица! — Его тонкие губы растянулись в улыбке. — А вы знаете, что Маргарет не имела права так называться? Она ведь не была замужем за Булмером.
Я моргнула от неожиданности:
— Это неправда.
Герцог переглянулся с сэром Уильямом, который теперь в сопровождении жены подошел к нам.
— Хотите сказать, что я вам лгу? — В его голосе впервые послышалась угрожающая нотка.
— Нет, что вы, ваша светлость, — ответила я и прикусила губу.
— Настоящий муж этой дамы — Уильям Чейн, брак с которым я устроил для нее десять лет назад. Он был еще жив, когда Маргарет сбежала на Север к Булмеру. Вы этого не знали?
