Он помолчал немного, потом сказал:
— Вряд ли можно винить вас: вполне вероятно, что корона была уничтожена этой треклятой сумасшедшей девкой еще в самые первые дни вашего пребывания в монастыре.
Я поморщилась, услышав такое описание сестры Кристины.
Епископ еще внимательнее вгляделся в мое лицо.
— К сожалению, вы упрямая, и с вами трудно иметь дело. Но то, как вы сумели выкрутиться, попав в переделку в доме Норфолка… Ничего подобного я прежде не видел! Вы необыкновенная женщина, сестра Джоанна. Я знал это еще до того, как увидел вас в камере Тауэра. Вы не можете провести остаток жизни в Стаффордском замке в качестве бедной родственницы, третьестепенного члена опальной семьи. Уверен, что вы и сама тоже не желаете этого. Иначе для чего вы покинули дом и принесли обет в Дартфорде? Вы хотели занять в жизни более достойное место. Вести духовное существование. — (Я тяжело вздохнула: возразить мне на это было нечего.) — И потом, находясь здесь, вы предприняли столько усилий, чтобы подробно разузнать о короне, обо всем, что случилось в монастыре. Почему? Ведь я не давал вам такого поручения. Но вы хотели выяснить все, до мельчайших подробностей. — Он говорил так страстно, словно находился не на руинах лепрозория, а читал проповедь в кафедральном соборе. — Вы хотели наполнить свою жизнь смыслом, сестра Джоанна. Спокойное существование не для вас. Так поймите же, что борьба еще только начинается. Силы, выступающие против нас, могущественны и коварны. Вам кажется, будто все потеряно, однако в действительности это не так. Под моим руководством вы еще сможете послужить Господу и праведному делу восстановления старой веры.
— Но только не через политические махинации, — возразила я. — У меня нет ни малейшей склонности к политике.
— Да неужели? — Он принялся кругами ходить вокруг меня. — Вы приехали на Смитфилд, чтобы помолиться за мятежную кузину, утешить бунтовщицу леди Булмер. Вы многим рисковали, пытаясь выполнить семейный долг, но я с самого начала был убежден, что дело не только в этом. Вы верили в то, во что верила она. И теперь продолжаете верить. Если не хотите постоять за наше дело ради себя самой, то сделайте это ради нее, в память о вашей кузине, которая страдала и умерла на костре.
Я вздрогнула. Я понимала, что слова его были справедливыми, но понимала также и другое: присоединиться к сторонникам епископа Гардинера, связать себя с таким человеком чрезвычайно опасно. Причем опасно для моей души, а не только для бренного тела.
Он понял, что я колеблюсь.
— Я не собираюсь доказывать вам, что я святой, — сказал епископ гораздо более тихим голосом. — Но я и не дьявол. Поверьте и подчинитесь мне, сестра.
Я почувствовала, как во мне поднимается волна протеста — ее всколыхнуло воспоминание о моем отце, растянутом на дыбе.
— А если я не соглашусь, что вы сделаете на сей раз, чтобы заставить меня? — спросила я. — Захватите Артура, бросите его в Тауэр и будете мучить?
Ярость бушевала в глазах Гардинера. Маска добродушного, сострадательного епископа спала, и я увидела перед собой жестокосердного, безжалостного интригана.
— Епископ Гардинер, я больше никогда не стану инструментом вашей политики, — сказала я и пошла вверх по склону холма.
Он догнал меня и схватил за руку:
— Я не закончил говорить с вами, сестра Джоанна.
Я вырвала руку.
— Наш монастырь уничтожен, епископ. Я с сегодняшнего утра свободна и больше не нахожусь под юрисдикцией церкви.
— Да как ты смеешь говорить со мной подобным образом?! — взревел он. — Ах ты, дерзкая девчонка! Я не какой-нибудь приходской священник, от которого можно просто так отмахнуться. Я выбран в советники самим королем Англии. Я когда-то был его первым секретарем и рано или поздно снова возглавлю королевский совет. И если сегодня ты отвергнешь меня, то со временем еще горько пожалеешь об этом, как и все мои враги.
— Тогда арестуйте меня прямо сейчас! — воскликнула я в ответ. — Верните в Тауэр! Растяните на дыбе! Пытайте меня — нажимайте теперь на рычаги сами, не прибегая к помощи палача! Но я больше никогда не стану игрушкой ни в чьих руках!
