Я услышала взрыв смеха и почувствовала, как кто-то дергает меня за рукав.
Пухленькая, хорошенькая девушка с каштановыми волосами, невысокая и совсем юная — лет четырнадцати, не больше, — сказала:
— Добро пожаловать в Норфолк-Хаус. И кем вы будете сегодня? Монахиней или леди?
Челюсть у меня буквально отвисла от изумления.
— Не смотрите так испуганно, — захихикала девушка. — Вы что, не знаете, зачем вы здесь?
— Мы прибыли на прием, — сказал брат Эдмунд.
— Но кем вы хотите быть на маскараде? — спросила она. — Мой кузен Суррей ясно сказал: вы можете остаться самими собой — леди и джентльменом, — она с сомнением оглядела наши простые, измявшиеся за долгую дорогу одеяния, — или можете нарядиться монахом и монахиней. У нас их тут много. — Она повернулась к брату Эдмунду и улыбнулась, ямочка на ее правой щеке стала глубже. — Костюм монаха вам бы идеально подошел, сэр!
Мы изумленно смотрели на девушку. И тут брат Эдмунд рассмеялся. Плечи его затряслись. Я думала, он разрыдается от смеха, и уже начала волноваться, когда несколько голов повернулись в нашу сторону: узнать, кто это так шумит.
Щеки девушки порозовели.
— Вы смеетесь надо мной? — Голос ее обиженно задрожал.
— Нет-нет, что вы, — заверил ее брат Эдмунд. — Ни в коем случае. — Он глубоко вздохнул и взял себя в руки. — Я с большим удовольствием буду монахом, госпожа… простите, как вас зовут?
Она сделала реверанс:
— Катрин Говард, сэр. Я здесь живу.
Брат Эдмунд поклонился:
— Для меня большая честь познакомиться с членом семьи Говардов.
Девушка снова захихикала:
— Не такая уж и большая. Я далеко не самый важный член семьи. — Она показала на дверь по другую сторону зала. — Там вы найдете костюмы. Сначала будут танцы, а потом представление: мой кузен Суррей написал пьесу для театра масок. И еще будет много вина для всех.
Вежливо помахав нам на прощание, она перешла к следующим гостям.
— Что может быть лучше? — прошептала я брату Эдмунду. — Наденем маскарадные костюмы и найдем гобелен. Долго здесь не задержимся.
Мы разошлись, направляясь в разные комнаты для переодевания. Я сняла зимний плащ, надела поверх юбки и корсажа черный монашеский хабит и замерла. У меня было такое ощущение, что я преступаю через наши святыни, нарушаю традиции. Служанка предложила мне маску, закрывающую верхнюю часть лица, и я повязала ее на свои черные волосы, потом накинула сверху маскарадную вуаль.
Затем я вышла в другое помещение, где выстраивались гости. Из большого зала доносилась веселая музыка. Более половины гостей надели монашеские одеяния. Я увидела трех епископов и даже кардинала в алой мантии.
У входа стоял слуга в герцогской ливрее Говардов, на которой красовался герб: длиннохвостый лев на золотом фоне. В руке слуга держал свиток. Выслушав, что сказал ему один из гостей, он пробежал список глазами, повернулся и выкрикнул в зал:
— Сэр Генри Лайл!
Я подалась назад. Вот так штука: здесь объявляют фамилии гостей. Как же нам быть? Я поискала глазами брата Эдмунда, но поначалу не смогла его обнаружить среди моря смеющихся монахов и братьев.
Я проталкивалась сквозь толпу гостей, кровь стучала у меня в висках. Наконец я его нашла. Он выделялся высоким ростом и худобой и в бенедиктинском хабите напоминал монахов из Мальмсбери. Дорожную шапку брат Эдмунд сменил на большую монашескую, которую надел на свои светлые волосы, чтобы скрыть тонзуру.
— Мы не можем назваться собственными именами, — прошептала я ему. — Но и выдуманными тоже — их не будет в списке.
Брат Эдмунд посмотрел в сторону входных дверей.
— Гобелен, скорее всего, висит там, — сказал он. — Может быть, нам хватит и пяти минут. Главное — войти.
Я лихорадочно обдумывала, как поступить, однако в голову мне ничего не приходило. Мы отошли в сторону, тогда как другие гости, напротив, продвигались вперед к слуге у входа. Скоро наши фигуры станут вызывать подозрение — почему это мы не входим в зал.
Мимо нас быстром шагом прошла невысокая монахиня. Ее каштановые волосы, выбиваясь из-под вуали, лежали на спине. Я узнала ее.
— Госпожа Говард? — окликнула я. Кажется, выход найден.
Она оглядела нас и зааплодировала:
