Далее порядок слов был изменен на обратный. И каждое слово механически разделили запятыми. Так текст приобрел вид: «Всечестная, Евфросиние, наша, мати, всехвальная, о, твое, смирение, явися, искушений, от, крепкою, стеною, странник, еси, молила, Небеснаго, врача, укрепленная, Вышняго, силаю».
– Неудивительно, – пробормотал Михаил Игоревич, снимая очки и потирая переносицу, – что священник, который, как говорил Седов, видел этот текст, ничего не понял. Если он и читал акафист, то, разумеется, при прямом порядке слов. В записке порядок изменен на противоположный. Плюс – вырванные из контекста фразы.
Эйфория прошла быстро. И пепельница наполнилась окурками, а коробка шоколадных конфет опустела.
Все это совершенно не помогло в ответе на главный вопрос, который хочет получить следователь. Где найти крест Евфросинии Полоцкой?
Если даже допустить, что номера Икосов и Кондаков означали количество шагов, метров, какие-то направления, это не позволяло обнаружить главного. Места, точки отсчета, ориентира, от которых надо двигаться.
Скоро текст Акафиста был выучен наизусть. Но попытки проверить все мыслимые и немыслимые предположения по поводу хоть малейшей географической зацепки так и не увенчались успехом.
Тогда Михаил Игоревич встал из-за стола, распрямил ноющую спину и с досадой прошептал:
– Тупик…
… Он ходил по кабинету, курил, отлучался на кухню сварить кофе и снова и снова пробегал глазами то текст записки, то текст акафиста.
Ничего путного на ум не приходило. И тогда Михаил Игоревич, воровато оглянувшись по сторонам, как будто бы его мог кто-то увидеть в пустом кабинете, зажег свечи в тяжелом бронзовом подсвечнике.
Последняя попытка. Если она провалится, то следователь Седов получит разрыв сердца. Если вдруг предположение не верно, то…
Михаил Игоревич методично переписал все, о чем говорилось в записке, в блокнот. А потом взял пинцет и решительно поднес бумагу к огню свечи.
За те пару секунд, пока она чернела, в его голове пронеслось все, что он знал о симпатических чернилах. Невидимые невооруженным глазом, они проявляются под воздействием температуры. Если нет возможности воспользоваться чернилами, созданными химическим путем, очень часто люди, желающие сохранить в тайне свои записи, пользовались соком некоторых растений. Да даже надпись, сделанная человеческой мочой, не оставляет после высыхания на бумаге следов. Но четко-четко проступает после теплового воздействия.
Записка чернела, чернела, и…
Когда Михаил Игоревич уже готов был разрыдаться от отчаяния, его глаза различили:
«Алтарь храма на Широкой».
И бумага превратилась в горстку пепла.
– Алтарь храма на Широкой! Слава Богу! – вырвалось у Ковалева.
Следователь Седов просил с ним связаться сразу же, как только удастся расшифровать запись. Но Михаил Игоревич посмотрел на квадратные, висевшие на стене часы и покачал головой. Четыре ночи! К тому же у него просто нет, совершенно нет сил что-либо объяснять.
– Вздремну пару часиков, – прошептал он и задул свечу. Ноутбук решил не отключать: компьютер сам перейдет в спящий режим минут через двадцать.
Королев с трудом дотащился до кресла, рассчитывая отдохнуть пару минут, а потом волевым усилием дойти до спальни и раздеться. И буквально через секунду заснул безмятежным, сладким, глубоким сном…
– Алтарь храма на Широкой! Конечно же, именно там! Можно было и раньше догадаться!
Сергей Филимонов снял наушники и облегченно откинулся на сиденье. Надо немного успокоиться. Дождаться, пока перестанут трястись руки, пока хоть чуть-чуть угомонится бьющееся уже в горле взволнованное сердце.
– У меня есть это время! – Сергей треснул ладонью по рулю. – У меня есть это время! Потому что Королев, кажется, отрубился. Потому что Седов поговорит с профессором только завтра. Потом ему потребуется минимум несколько часов для того, чтобы установить, где находится храм. Я в любом случае его опережу. И все наконец, закончится…
… – Михаил Игоревич Королев? Федеральная служба безопасности Российской Федерации, майор Филимонов. Пройдемте к выходу, мне нужно задать вам пару вопросов.
