– Еще не знаю. – Фалалей выразительно пожал плечами, пропуская мимо ушей фамильярность стажера, неожиданно перешедшего на «ты». – Чего наша мучительница для меня придумает. Хотя у меня есть свои планы. Посвятить?
– Клянусь, могила.
– Представляешь, – зашептал Фалалей, косясь на дверь, – утром прибежал ко мне взмыленный Синеоков. И знаешь, зачем? Просил, чтобы я вместо него сегодня занялся Эдмундом. Оказывается, наша Цирцея, то есть Золотой Карлик, сегодня загоняет его к какой-то самозванке. Так и сказал, представляешь? А он по расписанию должен за Либидом ходить, чтоб ничего с тем не случилось…
– Не понимаю, зачем. И ты согласился?
– А что мне оставалось? Если увижу Myрыча, сброшу на него. А у тебя есть планы?
– Понимаете, Фалалей Аверьяныч, – нерешительно сказал Самсон, – я хотел вас просить поехать со мной по нашему делу – ну, то есть на отпевание Эльзы, которую на Куликовом поле нашли.
– А зачем она тебе? И так можно все написать. Вот еще удовольствие – на мертвецов любоваться.
Самсон покраснел.
– Я ведь город не знаю, – сказал он виновато, – да и один боюсь. И никак не удается начало – нет вдохновения…
Он придумывал на ходу объяснения, утаивая главное: ему не терпелось увидеть покойную, чтобы самолично убедиться – его это Эльза или нет. Он рассчитывал и на то, что на отпевании обязательно будет фотограф Братыкин! И тогда удастся выяснить, без присмотра Ольги, где он взял фотографию Эльзы?
– Ну, брат, ты и загнул, – Фалалей присвистнул, – неужели от мертвецов воодушевляешься? А я-то дурак сразу не понял, хотя вон как ты с духами из преисподней у баронессы лихо обошелся…
– А ты знаешь, что Ольга Леонардовна уволила Асю? – спросил Самсон, переменяя тему и опять переходя на «ты»: после вчерашних испытаний, он утратил пиетет по отношению к Фалалею, почувствовал себя с ним равным. Да и Фалалей не возражал.
– Ничего себе! И когда она только успевает! Видал, как скора на расправу! А за что?
– Не понравилось, что Ася Лиркина привечала, – смутился Самсон.
– Ну и что? – Фалалей потянулся к графинчику. – Эти два голубя давно воркуют.
Налить рюмочку ему помешал настойчивый зов Данилы, и оба молодых человека поспешили в сотру дницкую.
За столом у окна справа сидел, водрузив на нос очки, Антон Треклесов. Рядом с ним устроилась Ольга Леонардовна. Больше в редакции никого не было. Молодые люди застыли на почтительном отдалении и молча поклонились даме.
– Хороши голубчики, – проронила неопределенным тоном госпожа Май. – Сегодня оба останетесь в редакции.
– Почему? – в унисон спросили журналисты.
– Потому что Ася уволена, а Аля в знак протеста отказывается работать. Объявила забастовку, – пробурчал Треклесов, и оставалось неясным – шутит он или нет.
– Я полагаю, Самсон Васильевич, ваш материал не готов? – равнодушно заметила Ольга, изучая бумагу, протянутую ей Треклесовым.
– Еще не успел, сегодня напишу.
– Вот и садитесь, пишите, – распорядилась госпожа Май и перевела взор на Фалалея.
– Позвольте, дорогая Ольга Леонардовна, вам напомнить, – поспешил на помощь стажеру фельетонист, – два дня назад вы велели господину Шалопаеву, для полноты освещения проблемы преступления по страсти, побывать на отпевании замороженной Эльзы. И Братыкину велели туда прибыть. Так что прежде, чем писать, надо добрать материалец.
– А вам, я смотрю, не терпится улизнуть куда-нибудь, – осуждающе заявил Треклесов.
– Вам, бескрылым бюрократам, не понять души художника, – возразил шутовским тоном Фалалей, – а мы, творцы, мыслим образами. Живыми образами. А если надо, то и мертвыми.
– Для вас, господин Черепанов, у меня тоже поручения есть, – бросила Ольга, не реагируя на призывы отпустить сотрудников на заупокойную службу. – Сегодня в два часа, уже скоро, в редакцию явится женщина интересной судьбы.
– Как фамилия? – живо откликнулся Фалалей, среди многочисленных добродетелей которого способность мгновенно перескакивать с предмета на предмет занимала не последнее место.
– Фамилию не знаю. Она провела молодость в Сибири. Ее осудили по политическим мотивам.
– Не мое, – возразил резво Фалалей, – я политикой не занимаюсь.
