Сначала его голова разрывалась на части от мыслей о его милой исчезнувшей Эльзе! Как, каким образом ее фотография – Эльза с распущенными волосами, с венком роз на кудрявой голове, в легкой тунике, с обнаженными плечами и руками – оказалась в альбоме госпожи Май? Ольга Леонардовна, изменившись в лице, на вопрос ответила лапидарно – принес фотограф Братыкин. Давно. А в чем дело?
Потом мысли Самсона устремились к Ольге Леонардовне. Ему еще не приходилось встречать таких непоследовательных женщин: с удивительной легкостью она меняла гнев и ледяную холодность на умиротворенное добродушие, ласковую ироничность – на клокочущее бешенство.
А то, что Ольгу Леонардовну охватило бешенство, когда он осмелился задать ей безобидный вопрос: кто на фотографии? – сомнений не вызывало. Она пнула ногой альбом, топнула и заявила, что с нее хватит. Что всякое ангельское терпение кончится, если человек, которому оказано такое доверие, распаляется при виде каждой смазливой красотки… Да еще пошлого толка…
Самсон, услышав гневную отповедь, внутренне оскорбился за такую аттестацию Эльзы, но мужественно промолчал.
Ему весьма холодно пожелали спокойной ночи.
Он ушел и рухнул на свою лежанку за ширмой в буфетной. Голова его шла кругом. Бессмысленно уперев взор в лепной потолок, он не мог отыскать в своем сознании ни одной отчетливой мысли: они ускользали, оставляя неприятное ощущение илистой рыбьей чешуи.
Временами ему хотелось плакать: за что судьба наказала его, лишив единственной возлюбленной? Она, его теплая и мягкая Эльза, нежно ластилась к нему. Они – когда-то давно, в другой жизни – составляли единое существо. Ничего удивительного, что Ольга так злобно отозвалась об Эльзиной фотографии, – ей, высокой, резкой, жесткой никогда не стать такой женственной, такой эротичной, такой опьяняющей, как его жена. Вот и завидует, чувствует свою ущербность…
Ближе к рассвету, когда за окном послышался мерзкий звук дворничьего скребка, Самсон потянулся за апельсином. Его воспаленному сознанию мерещилась рулетка судьбы – чему быть того не миновать! Или он погибнет от иглы, спрятанной внутри золотистой мякоти, или выживет и, утолив жажду, заснет.
Он не знал, какой исход ему милее – без Эльзы он жить не желал. Самсон сосредоточенно прожевывал сладкие апельсиновые волокна, даже подвявшие они не утратили своей сладости. Умирать ему уже не хотелось.
Он доел апельсин. Судьба была милостива к нему: иголок от шприцов в апельсине не попалось, и совершенно истощенный душевными мучениями юный журналист незаметно для себя провалился в тяжелый сон.
Разбудили его неделикатные тычки Данилы. Протирая глаза, Самсон слушал выговор Данилы: старик уже будил его раньше, когда Ольга Леонардовна послала завтрак для Самсона на подносе в буфетную, видимо, со вчерашнего вечера еще гневалась на шалуна. Теперь уж и пушка на Петропавловке стрельнула, и завтрак застыл… А между прочим, в редакции народ собирается. Господин Черепанов рвется к другу.
Самсон, запустив пальцы во встрепанную шевелюру, с трудом соображал, что от него хочет Данила. Когда вредный старикашка, открыв форточку, удалился, Самсон оделся, протер лицо туалетной водой, расчесал волосы. И тут в буфетную ввалился Черепанов.
– Что, брат, все дрыхнешь? Счастливый! – Фалалей бегло оглядел стажера и устремился к заветному графинчику. – Чем это у тебя вкусным пахнет? – Он налил рюмку, залпом выпил водку и приподнял салфетку. – О, тебе завтрак в постель носят?
Хмурый Самсон, не реагируя на пустословие Фалалея, положил на булочку с изюмом кусок сыра и принялся жевать, запивая бутерброд остывшим чаем.
– Здорово мы с тобой вчера драпанули! – хохотнул Фалалей, отправляя в рот кусочек ветчинки. – Едва ноги унесли. Хочешь, анекдот расскажу? Одного мужчину спрашивают, как удалась охота. Он отвечает: «Вполне. Только напарник принял меня за зайца! К счастью, я быстро бегаю, а он плохо стреляет. Рога мешают».
Самсон криво улыбнулся.
– А чего это наша Цирцея вчера мне на дом посыльного присылала? Не знаешь? Матушку разбудила, да и я струхнул. Ничего не случилось?
– Ничего, – невнятно буркнул Самсон, прицеливаясь к ветчине. – Ты что сегодня делаешь?
