– Да не он популярен, черт бы тебя побрал, – крякнул Фалалей, – а наш журнал! Проник в самую гущу масс. Даже Макарову попался на глаза. Доброхоты постарались. А он сделал из вашей писанины тот вывод, что жена его спуталась с извозчиком Яковом. Вот и отдубасил поленом невинную, до выкидыша. Так что виноват ты, братец, в избиении макаровской жены. Отмаливай грех. На твоей совести. А мне надо бежать дальше, волка ноги кормят.
– А куда же я? – Пораженный Самсон притормозил. – И зачем ты тогда меня на мороз выволок?
– Ты идешь со мной, – заявил Фалалей. – Я же за тебя отвечаю, забыл, что ли? Мне надо материал добыть – осталось всего два дня! Тебе-то есть о чем писать…
– А почему два дня? – не понял юноша.
– О, ты же ничего не знаешь! – воскликнул, остановившись наконец, Фалалей. – Третий вылетит на слежку. Тебе не говорили?
– Нет, – Самсон захлопал глазами. – А за кем ты следишь?
Фалалей еще пуще заторопился.
– Пока ни за кем, пока следит Сыромясов. Он мне и сказал, что в четверг моя очередь бегать за Эдмундом.
Самсон ничего не понимал.
– А зачем? Зачем следить за больным человеком? – спросил он. – Его сегодня даже не было в редакции.
– Оберегать надо голубчика. Как бы с ним вновь чего не случилось. Забыл, что ли, как Ольга грозилась всех нас уволить? И уволит, будь спокоен, рука не дрогнет.
Самсон успокоился, угрозы об увольнении он помнил превосходно.
– А куда мы бежим? – спросил он.
– Есть одно местечко, – охотно ответил Фалалей. – Скоро увидишь.
Неожиданно Фалалей остановился у телефонной станции и дернул за рукав Самсона. Шикнув, наставник шмыгнул за угол и прижался к афишной тумбе.
– Что случилось? – зашептал Самсон, боясь выглянуть из-за укрытия.
– Сыромясов идет, – зашипел Фалалей, – интересно, куда?
Он, низко надвинув на лицо шапку и подняв воротник, осторожно высунул из-за тумбы нос.
– К телефонисткам отправился, – пояснил Фалалей плотоядно. – Что-то многие из наших туда бегать повадились. А этот только что разглагольствовал, что если приодеть телефонисточек по последней моде… Неужели жирный тюлень ловеласничает?
– Он ведь совсем старик! – возразил Самсон. – Ему же за сорок!
– Тридцать девять, братец, – Фалалей похлопал по плечу друга, – да и сорок не беда для настоящего мужчины. Старый конь борозды не портит.
Самсон покраснел и постарался сменить тему.
– А вдруг и Платонов нас обманывал? Не следил вчера за Эдмундом, а тоже к телефонной барышне бегал? А Эдмунд лежал дома в своей постели…
– Все может быть, – философски заключил Фалалей, – здесь ни на кого полагаться нельзя. Ты, кстати, апельсин нашей Суламифи проверил?
– Нет, не успел. – Самсон отпрянул. – А ты думаешь…
– Ничего я не думаю. – Фалалей снова утянул Самсона в укрытие. – Я-то свой у баронессы оставил. Тихо. Смотри. Сыромясов. С девицей. Не удивлюсь, если следом за ним Мурыч покажется, он что-то о телефонистках строчит…
Молодые люди помедлили и вышли из-за тумбы, когда Сыромясов и девица удалились достаточно далеко.
– Ты за ним следить собираешься? – спросил Самсон. – Думаешь, жене изменяет? Думаешь, для материала сгодится?
Фалалей воззрился на стажера и пожевал нижнюю губу.
– Ты навел меня на запасную мысль, – сказал он наконец. – Дон Мигель наш, конечно, женат. Но жена у него молодая и красивая. Вряд ли он будет ей изменять с серенькой служащей. Ты барышню-то рассмотрел?
– Нет.
– Не очень. Сложение непропорциональное, ноги короткие.
В санях с именем Чубарова на боковине, подхваченных у телефонной станции, они добрались до кафе-кондитерской, где над дверьми на чугунном кронштейне висела вывеска вязью «Цветков и бр». С обеих сторон надписи нежные амуры в легких не по сезону рубашонках поглощали пирожные с пышными завитками крема. А в огромной витрине высился многоярусный торт из папье-маше, богато украшенный причудливым орнаментом, восковыми цветами, фигурками людей и животных, слева и справа от торта стояли хрустальные вазы с грудами раскрашенных пирожных-деревяшек, декорированных искусно вырезанными из цветной бумаги розочками.
– Надо подкрепиться, – заявил Фалалей, смело открывая двери в шикарное заведение.
