По доносу тайной полиции, вскоре в Санкт-Петербурге можно ждать появления нескольких десятков беглых каторжных. Каторжные по-русски не говорят и не разумеют. Их поимка — дело, не составляющее большой трудности. По сему предписанию всех каторжных изловить живыми либо убить и представить в доказательство тела.
Удуев уж знал о беглых английских каторжниках.
История, с одной стороны, невероятная, а с другой, совершенно обычная для России. Удружила ещё раз русской жандармерии покойная матушка-государыня — подбросила работёнки.
По совету Потёмкина Екатерина Алексеевна решила заселить пустующие степные пространства иностранными каторжниками, будто своих мало. Если вино из Европы да наряды — пусть и убийцы будут иностранными. Увлечённая новой идеей, она выпросила у английского правительства для освоения причерноморских степей, несколько тысяч головорезов, пожизненно приговорённых к каторжным работам.
По счастью, на зов прибыла лишь первая партия весёлых англичан — человек 400. Посол в Лондоне, Семён Воронцов, прежде и сам улаживал этот проект, но, слава Богу, опомнился, и сумел остановить дальнейшее проникновение в Россию иностранных воров и убийц.
Часть каторжников, в первые же дни перемёрла от холеры, а часть была всё же брошена на дикие малоплодородные земли без крыши над головой, без знания русского языка, без всякой поддержки, но зато под постоянным надзором.
Англичане не долго сеяли хлеб. Уже через месяц после прибытие случился бунт, и группа, числом более 100 головорезов, самовольно ушла с поселений.
Удуев понимал ясно — никаких англичан в Санкт-Петербурге нет, да и не могут они здесь оказаться — далеко от северной столицы до причерноморских степей. У сенатского прокурора от страха глаза велики, вот и перестраховался Его Превосходительство.
«Уж кого-нибудь придётся им показать, — размышлял Удуев, отодвигая от тебя листок с инструкцией и принимаясь за свежий номер «Ведомостей». — Попадутся ещё какие-нибудь подходящее мертвецы — представим. Мёртвого не проверишь, англичанин он или француз, не спросишь его.
Вовсе не это беспокоило ротмистра. Беспокоили его два трупа, обнаруженные под воротами Спаса. Каждый день в скудельницу свозили десятки замерзших насмерть, отравленных, зарезанных, свернувших себе шею и нечаянных мертвецов, но эти двое выделялись из общего числа. Эти двое были загадкой. Дворяне в простой одежде, никаких документов. Странная смерть. Они будто застыли в поцелуе, прежде чем сабля ротмистра разъединила их ледяные уста. Удуев не мог бросить этого дела.
Михаил Валентинович не знал о том, что наутро перепуганный подьячий уж стучался в дом генерала Бурсы. До барина служку, конечно, не допустили, но вышел секретарь, и подьячий, сбиваясь с шёпота на крик, рассказал о том, что случилось минувшей ночью в Храме.
Страничка с именной печатью хоть и попала в руки жандармского чина, но не осталась тайной для хозяина особняка. Это и послужило основанием к дальнейшим, на первый взгляд, совершенно неоправданным действиям со стороны отставного генерала. Он велел, в пику общественному мнению, перенести безымянных мертвецов из Храма к себе в дом, и даже заказал гробы и другую панихиду.
На следующее утро, после обнаружения окоченевших, насмерть обнявшихся тел, на Большой Конюшенной улице Михаила Валентинович Удуев отправил доклад по начальству и дал объявление в «Ведомостях».
Прошла неделя.
Развернув свежий номер «Ведомостей», в которое он поместил краткое описание происшедшего на Конюшенной, в ночь с 1 на 2 января, а также словесные портреты мертвецов.
Михаил Валентинович был неприятно поражён белым квадратом, красовавшимся на том месте, где должно было находиться объявление — «Снято цензурой». В тот же день Удуев говорил с цензором, от которого и уяснил подлинные обстоятельства дела.
Может быть при матушке Екатерине Алексеевне никто бы не обратил внимание на эту историю, но при нынешней, насаждаемой сверху строгости нравов, как непосредственное начальство ротмистра, Их Превосходительство столичный прокурор, решили не расследовать, так и цензор столичных «Ведомостей» предпочли за благо промолчать. Отповедь от начальства была моментальной, без всякого пояснения, строжайше приказали дело это не трогать!
