Требование было моментально исполнено. Учитель музыки, нанятые Бурсой, тотчас сел за клавесин, и зала наполнилась текучими аккордами. Гости, когда звучал клавесин, почувствовали себя раскованно, в зале образовалось медлительное движение пар и шёпот.
— Не уж-то в мятеже нас заподозрил государь, — спрашивала княгиня Ольховская, увлекая по залу хозяина дома. — Не уж-то, Константин Эммануилович, мы с тобой опять в немилость попали?
— С чего ты взяла? — возразил Бурса. — Вовсе нет. До него дошли слухи о моем братце. Сказал, что если что-то подтвердится из этих слухов, хоть малая часть, то отвечать нам обоим придётся, вместе в Сибирь поедем.
— А что ты в ответ?
— А что я могу? Пригласил Ивана сегодня. Придёт, попробую откровенно с ним поговорить. Может в открытую что-то получится. Всё равно же доказательств его распутства мы не имеем, не имеет их и государь. Не упустить бы только когда он появится. Придёт, сразу уведу его наверх.
Но как ни старался Константин Эммануилович, а за общим шумом пропустил всё-таки появление Ивана Бурсы. Иван Кузьмич вошёл очень тихо без объявления, без всяческой помпы и, постояв совсем недолго в одиночестве возле стены, направился к Анне Владиславовне.
— Дядюшка!? — удивилась Анна. — А я и не заметила, как Вы появились.
— У меня пара слов к Вам, — сказал Бурса-младший, и в голосе его прочитывалось волнение.
— Ну так в чём же вопрос? — удивилась Анна. — Скажите свои слова.
— Не хотелось бы прилюдно, — Бурса покосился на ближайшую пару. — Если можно, давайте уединимся на несколько минут. Я был бы крайне благодарен.
— Но дядюшка, по-моему, это неприлично. Хотя давайте, мы же с Вами в родне. Почему бы у нас и не быть маленьким секретам.
По мере течения времени волнение Анны возрастало. Девушка уже была совершенно уверена, что один из дуэлянтов тяжко ранен, а второй, вероятно, вообще убит. А может быть и оба они убиты, ведь так бывает. Примеряя по очереди к себе то элегантного Трипольского, то пылкого и наивного Василия Макарова, Анна не могла решить кто из них ближе её сердцу. Она равно беспокоилась за обоих.
Именно поэтому, думая совершенно о другом, она легко прошла с Иваном Кузьмичом в пустую комнату и сама прикрыла дверь.
— Ну, так что же, дядюшка? Какое у вас ко мне тайное дело, — рассеянно спросила Анна, и не глядя на Ивана Кузьмича. — Говорите быстрее, нас могут хватиться. Тогда придётся давать объяснение почему мы с вами запёрлись.
Анна смотрела на большой золотой циферблат напольных часов, стоящих в углу, и не сразу поняла смысл сказанного.
— Я люблю Вас Анечка, — жирным жарким голосом почти проворковал, проблеял Иван Кузьмич. — Я никого не любил, такое со мной впервые в жизни. Умоляю Вас.
— Да что Вы, дядюшка!?
Анна Владиславовна повернулась, желая выйти из комнаты, но отвратительный коротышка стоял на коленях как раз между нею и дверью.
— Я умоляю Вас, — громко шептал он. — Станьте моей женой. Я сознаю, как нелепо выглядит всё это, но другой возможности сказать вам о своих чувствах у меня нет. Брат навряд ли ещё раз пустит меня в этот дом. Умоляю Вас, не отказывайте. Мы же только номинально в родстве — в наших телах течёт совершенно разная кровь. Я очень богат, я талантлив и, если Вы откажете, я всё равно не оставлю Вас. Я не оставлю Вас до самой смерти.
— Чьей же смерти, дядюшка? — язвительно спросила Анна. — Вашей или моей?
— Мы умрём в один день, — прошептали безобразные пухлые губы Ивана Бурсы. — Я знаю это, я чувствую — в один день!
— Вы сумасшедший, наверное, Вас в жёлтый дом надо. Пустите, я хочу уйти.
Но Бурса, всё также стоя на коленях, повернулся и окончательно перегородил проход.
— Пустите, — вскрикнула Анна. — Я слышала кое-что о ваших проделках. Вы — негодяй! Пустите меня. Вы теперь не у себя в поместье. Вы здесь не сможете причинить мне зла.
— Я негодяй. Негодяй, — зашипели полные губы. — Негодяй. — Толстый противный человечек полз на коленях к ней. — Верно. Я много зла совершил, но, Анечка, я умоляю Вас, дайте согласие и я переменю всю свою жизнь! Всю жизнь никогда во мне не было подобного чувства. Я и сам не верил, что это возможно. От того и грешил, страшно грешил. Думал, обделил благодатью своей меня Христос. А ведь нет. Мне бы только смотреть на тебя, Аннушка, одно наслаждение. Я всё сделаю для тебя, всё!
