Уля лежала на кровати, укрывшись простыней. Резкий запах перегара исходил от девушки.
— Ты что это, голубушка?! — Даша, потрясла её за плечо, — напилась?!
— Ой! Плохо мне, барышня, — простонала Уля, слегка приподняв голову над подушкой, и опять погрузилась в хмельной сон.
— Не трогайте её, барышня, голубушка, видите — пьяная совсем. — Марфа выглянула из кухни. — Идите ко мне, ужинать будем. Никитка то где?
— Давай его дождемся, он мужиков отправил за коляской, у нас в дороге колесо отвалилось, чуть головы не потеряли в овраге. Хорошо, как на удачу, ехал Петруша, довез нас, а то куковали бы сейчас в поле.
— Мать честная, да что ж за напасть, как же это! С утра волк, вечером коляска, не к добру это всё. Чует мое сердце — не к добру!
В комнату вошел Никита. Кивнул на Ульяну
— А что это с ней, барышня, пьяная что-ли?
— да я сама ничего не понимаю, Никита, я тебе должна рассказать кое-что, только давай поедим сначала, а то я умираю от голода. Марфа, а Ли ужинал? Ты его кормить не забываешь? — Даша устало улыбнулась, — Ты его балуй, он и тебе процедуру иголками сделает.
— Ну Вас, барышня, в краску вогнали меня старую совсем. Ужинал, почитай часа два назад. Велите позвать?
— Не беспокой его.
В кухню вошел Порфирий.
— Дарья Дмитриевна. Мужики с коляской через час будут.
— Спасибо, садись с нами, дождемся, пока её привезут. Завтра с утра Федору скажи, чтоб починили. К вечеру у Федяевых нужно быть.
Марфа расставила тарелки и подала на стол чугунок с густой домашней лапшой и большую тарелку с нарезанным тонкими ломтями, ароматным ржаным хлебом. Никита вспомнил, что целый день во рту не было и крошки хлеба.
— Вот, Дарья Дмитриевна, ночь, не ночь, а горяченького поешьте. Весь день на ногах, а во рту ни маковой росины. Вы и Никитку так голодом заморите!
— Нет, Марфа, больше никаких срочностей, она отломила кусок черного душистого хлеба и с аппетитом впилась в него зубами. — Марфа, прямо как в детстве, помнишь как ты нас маленьких с Никитой здесь пирогами кормила. А какое было молоко!
— Как не помнить, как будто вчера было. А молочка нашего к завтраку обещаю, подам. — Ей приятно было смотреть на этих родных выросших детей. — Так что там с вашей тетушкой Августой, батюшка ваш писал, что она будет с вами, мы и комнату ей приготовили…
— Тетушка Августа заболела по дороге, — Даша, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться деланно состроила огорченную мину, — Петруша велел отправить её назад в Любляну прямо на пограничном посту, — она была без чувств, так что её и её прислугу отправили домой на папенькиной карете, иначе было нельзя — она бы не перенесла путешествия по русским ухабам. Мы могли её потерять.
— Как нехорошо, молодая девушка, княжна, одна, без сопровождения, что ваш батюшка-то скажет…
— Марфа, уймись! — Даша начинала злиться, — во первых, я — вдова, а не девица, и мне можно появляться в городе одной, во-вторых со мной ехал Ли, а он, как ты знаешь, друг, врач и доверенное лицо отца, в третьих со мной были Петр и Уля, ну и в самом деле — не могли же мы тащить с собой умирающую старушку через всю Россию. Ну где это видано.
— Вдова! — Марфа ворчала, искоса поглядывая на мужа, — вы княжна прежде всего. Вам по статусу не положено…
— В городе меня никто не знает, бояться мне нечего, это тебе не приемы в высшем свете. На ярмарку я и в крестьянском платье могу заявиться, — Даша опять веселилась, как дитя.
Трапеза уже подходила к концу, когда взъерошенный Федор влетел в кухню.
— Порфирий! Простите …барышня… Там коляску привезли! Это…. Ось то подпилена, барышня…Кабы вы не с горки, а в горку сломались — верная смерть.
Даша побледнела как мел и кинулась во двор к коляске. Все кинулись за ней. Мужики, взмокшие от пота, освещали фонарями привезенную коляску и обсуждали, как ось менять, да кто перепилил.
— Посмотрите, барышня, пропилено тут — вот, видите, здесь слом, а здесь ровно идет!
— Когда ж успели! — Федор наклонился к поломке, — я ж перед поездкой проверял, все цело было! И кто?! Если б не с горки, а в горку — верная смерть!
— До завтра почините? — к Даше снова возвращался румянец, — завтра к обеду должна быть готова!
