Утренние страхи совсем забылись. Два часа пролетели за разговорами, и звук церковного колокола, созывавшего прихожан к вечерней службе, вернул Дашу и Никиту в реальность. Хозяин ювелирной лавки, поклонившись Даше, протянул ей перстень, довольно простой, но массивный и добротно держащий камень.
— Двести тридцать рубликов пожалте-с!
— Это почему ж так дорого! — Даша хитро улыбнулась.
— Помилуйте матушка, это хорошо, что купец Афанасьев давеча заказал себе перстень, да он по размеру подошел. Мастер только камни поменял. На все про все полтора часа. А заказчик послезавтра прибудет, — так мастеру моему, глаз не смыкая, двое суток придется работать, чтобы успеть в срок, — издержки-с. За два часа никто бы не управился…
— Ну, бог с тобой, двести тридцать, так двести тридцать, — она открыла сумочку и выложила на стол пачку купюр, — считай!
Наум Соломонович, с тщательностью рачительного хозяина, щедро слюнявя пальцы, пересчитал червонцы и, оставшись доволен, кинулся провожать посетителей:
— Милости просим! Завоз ожидается! Хозяин приезжает в следующем месяце, ждем новых поступлений, милости просим!
— Еще — бы, Даша усмехнулась, цены у тебя как в Москве, а клиенты, наверное, щедростью не отличаются.
Распрощавшись с ювелиром, Даша вышла из лавки и села в коляску.
— Дай руку, Никита.
Она взяла протянутую руку Никиты и надела на безымянный палец перстень. Он смотрел на свою руку, вдруг ставшую чужой с этаким богатством на пальце. Перстень самодовольно сиял на солнце.
Барышня, да бог с вами! Где видано, чтоб крепостные золото носили. Да он стоит дороже меня!
А ты сильно перед дворней не хвастайся, — она засмеялась, — тряпочкой замотай, как Иван в сказке про Сивку Бурку. Только так-то оно вернее будет, что не потеряешь, когда-нибудь все равно найдется ответ, откуда этот камень у тебя, ведь я матушке обещала перед смертью загадку твою разгадать. Носи, так точно не потеряешь.
Барышня! — Никита виновато улыбался, — Не могу я!
Даша снова засмеялась.
— А ты представь, что это обручальное, — она с вызовом посмотрела на него.
Он молча взял её руку и прижался к ней губами.
— Ну, все… полно! Ты меня в краску вгоняешь.
Коляска тронулась, Никита не отпускал её руку. Спускались густые влажные сумерки. Жара спадала. Лошади проворно взобрались на пригорок и так же проворно понеслись с него. Вдруг что-то хрустнуло, задняя ось надломилась, и колесо, отвалившись, полетело прямо в овраг. Коляска накренилась, и Никита едва успел остановить перепуганных лошадей, чтобы вместе с ними кубарем не скатиться вслед за колесом. Коляска почти перевернулась, и Даша вдруг очутилась на руках Никиты. Она даже не успела испугаться. Они были в сантиметре друг от друга, лицом к лицу, он обнял её, и словно боясь, не решался пошевелиться. Минута… другая… Оба не двигались, словно боялись спугнуть друг друга.
— Еще б чуть-чуть…
Даша хотела продолжить, но Никита коснулся её губ. Нежно, точно цветка, потом еще раз и еще. Потом поцеловал её так страстно, что в голове её помутилось, она не решалась открыть глаза. Это был её первый поцелуй. Первый! Настоящий! Сколько это продолжалось? Она не знала. Она не считала время, она не хотела, чтобы это заканчивалось…
Звук подъезжавшей коляски заставил Никиту оторваться от неё. В сумерках виднелась сутуловатая фигура Петра Федяева.
Даша! Никитка! Что случилось?!
Пострадавшие с трудом выбрались из покосившейся, сломанной коляски.
Да вот, охрипшим голосом, не сразу придя в себя, ответила Даша. Колесо отвалилось! Хорошо, что ты мимо проезжал — нам тебя сам бог послал, а то до утра добирались бы. Подвезешь?
* * *
Уже почти стемнело, когда коляска Федяева подъехала к кованым воротам усадьбы Домбровских. Петр спустился и галантно подал руку Дарье.
Увидимся завтра, у нас на ужине. Маменька отказов не принимает, и в шесть пополудни — уж будь добра не опаздывай — мы тебя ждем. Будут еще Андреевы и Смоляковские. Они как прознали, что мы с тобой вернулись из Любляны третьего дня, так тут же к маменьке с визитом — скоро, наверное, и к тебе пожалуют.
Ох, Петечка, спасибо тебе, что подвез нас с Никитой. Куковать нам в поле до утра пришлось бы. Маменьку целуй от меня, завтра, скажи, буду. А может, сам останешься, а завтра вместе и поедем.
