Какой-то молодой человек в коротком модном пальто, без шапки, с аккуратными бачками, проходя мимо них, замедлил шаг, оглянулся на Веронику и нерешительно вернулся.
– Вам помочь? – спросил он не у старушки, а у Вероники голосом, в котором слышалась готовность к услугам. Вероника посмотрела на него с облегчением и уже открыла рот, чтобы начать объяснять, что тут произошло, но что-то в его облике заставило ее передумать. Он ждал ответа в выжидательной позе, держа в согнутой, обтянутой узкой перчаткой кисти коричневую кожаную папку, и всем своим видом выражал готовность выполнять распоряжения, однако ж только те, которые бы не противоречили здравому смыслу и разумным правилам жизни. И ей сделалось это понятно. Она с головы до ног смерила его насмешливым взглядом.
И почему-то в ней крепла уверенность, что не стой тут она, он бы прошел мимо, переступив через эту женщину, как через бордюр. Одного внимательного взгляда на него было ей достаточно, чтобы более-менее точно представить себе его жизнь и даже ее маленькие нелицеприятные частности: зеленовато-желтый искусственный загар, обманчивая мужественность, имеющая хождение только в пределах города Москвы, зарплата примерно 800 у.е., мечты пересесть из общественного транспорта в новый «Ниссан» или хотя бы в подержанный «Гольф», и дома несколько заезженных эротических видеокассет.
– Это ваша бабушка? – осторожно поинтересовался он, переложив папку из одной руки в другую.
– Да, моя бабушка, – отрезала она, отвернувшись от него.
Последовало молчание, но он не спешил уйти и топтался рядом, наискосок пожирая ее глазами. Она повернулась к нему с приветливым выражением лица и спросила:
– Ты носки часто меняешь?
Молодой человек пришел в замешательство, как от полученной пощечины. Несколько выражений – от мучительно старающегося разрешить себя недоумения до незаслуженной обиды – последовательно сменили друг друга на его лице, одна его половина под загаром зеленовато побледнела, а другая пошла коричневыми пятнами смущения и гнева. Вероника на мгновение даже испугалась, но продолжала смотреть на него безжалостно, наслаждаясь полученным результатом. «Не фиг, – подбодрила она себя, – добренький нашелся».
Молодой человек оправился от шока.
– Шутки у вас плебейские, – сказал наконец он.
Вероника поманила его пальцем.
– Это потому что я плебейка, – доверительно сообщила она.
Молодой человек с сомнением посмотрел на «бабушку». Вероника прочитала его взгляд и сказала:
– Она маскируется.
Вместе с раздражением в ней появилась ревность, и теперь она решила остаться. Она стояла, решительно и деловито поглядывая в обе стороны переулка, высматривая «скорую».
Женщина тем временем рассказала, что шла в церковь, потому что сегодня предпразднество Богоявления, что раньше жила в Абхазии и работала там в республиканской библиотеке, а потом началась война и дочь забрала ее из Сухуми в Москву. Когда приехала «скорая», выяснилось, что у женщины нет прописки и бородатый доктор отказывался везти ее в травмпункт, пока Вероника не порылась в сумочке. В травмпункте все повторилось с той разницей, что в сумочке рылась уже вызванная Вероникой дочь Изабеллы Несторовны, как звали пострадавшую.
«Какое счастье, что только голень, а не шейка бедра!» – приговаривали обе женщины с выражением такого удовлетворения, что Вероника даже полюбопытствовала, что это за шейка. Бедра. Ее благодарили истово, и ей было это приятно.
Почему-то ей захотелось, чтобы Тимофей видел все это: все от начала до конца, – видел, какая она самоотверженная, человеколюбивая, отзывчивая, щедрая. И остроумная, добавила она, вспомнив молодого человека с бачками. Но это-то как раз он знал. Зато не знал этого Аганов. И она захотела, чтобы и Аганов узнал про нее все то же самое, что уже якобы, в ее фантазии, знал Тимофей, а потом стала думать, чего бы ей больше хотелось: чтобы увидел Аганов или Тимофей, и долго не могла выбрать и в конце концов решила, что им обоим не помешало бы это знать.
Дома она смотрела телевизор, занималась мелочами, но мысли ее все время возвращались к утреннему эпизоду. К ее законной гордости за себя примешивалось небольшое разочарование оттого, что в самом начале она проявила колебание и надеялась, что кто-нибудь другой поможет той женщине. Вот, рассуждала она, шли же перед ней люди и не остановились, а она остановилась. А потом она вдруг подумала, что если б и она прошла мимо, все равно кто-нибудь из тех, кто шел уже за ней, обязательно бы остановился. И эта мысль поразила ее. Кто-то всегда остановится. И она ощутила некое незримое, хрупкое, но одновременно могущественное единство, скрепляющее людей, и если бы подумала об этом чуточку больше, именно эти слова выплыли бы на поверхность ее сознания. Но все-таки в этот вечер воображение ее было занято другим. Она варила брокколи и думала о старости, которую увидела сегодня как будто в первый раз.
