– Ты английский знаешь? – спросила Марианна.
– Так, – уклончиво ответила Вероника.
– Ну, тогда в переводе, – вздохнула Марианна и продекламировала: «Нам говорят – в надежде счастье, но чтит былые времена любовь, покорная их власти, и память прежним дням верна. Мы свято помним все, что прежде надеждой озаряло взор, и все, что дорого надежде, – воспоминанье с этих пор».
– И кто это сказал? – спросила Вероника.
– Не важно, – устало отмахнулась Марианна, – чудак один. Там еще строфа есть: «Зачем обманчивым блистаньем грядущее зовет нас в путь? Кем были – мы уже не станем. Кем стали – больно помянуть». Но это уже не про нас, – добавила она и украдкой вздохнула.
– Понимаешь, – снова заговорила она, – что это значит: память прежним дням верна? Это значит, что для них, для историков этих, прошлое – это все. Дороже прошлого ничего нет. Затягивает оно их. Все у них в прошлом: и настоящее, и будущее. Такое устройство души. Иначе были бы они не историками, а штурманами дальнего плавания. Будет у вас прошлое – никуда он от тебя не денется. Если ты сама куда-нибудь не денешься.
– Это куда, например? – спросила Вероника.
– Ну, мало ли, – предположила Марианна. – Встретится тебе принц на белом джипе и увезет тебя. В Лапландию... Вот такая вот история, – уже спокойным, обыкновенным своим голосом заключила она. – А другой чудак сказал: «Память – надежнейшая почва для любви». Может быть чаю? – и, не дожидаясь согласия своей гостьи, принялась заваривать чай. – Это исключительный сорт, только что из Южной Африки, – пояснила она, давая понять, что беседа переходит в неформальное русло. – Есть, правда, один минус. Будет твой историк все время в прошлом копаться – замучает тебя. А тебе это надо?
– Пока надо, – твердо сказала Вероника.
– Ну, как знаешь. Тогда почаще с ним ругайся, не бойся. Прошлое ведь надо наполнять событиями, а оргазм, прости, для них не событие. И не только для историков. И по-моему, даже не эпизод... И на скрижалях вашей любви они заиграют яркими красками.
– Эпизоды? – спросила Вероника.
– Да нет, – ответила Марианна, – скандалы и ссоры.
Внезапно Марианна почувствовала расположение к этой смешной своей клиентке. Ей пришло на ум, что она сама такая же женщина и, хотя руководит другими в любовных битвах, так же ищет счастья. Ей захотелось откровенности. Она многозначительно помедлила и проникновенно сказала:
– Я, ты знаешь, Вероничка, девка отчаянная. После двадцати девяти в любой омут с головой бросаюсь. По-суворовски.
– Выбираться-то удается? – задумчиво спросила Вероника.
Марианна печально помолчала, поглядела на барабан и презрительно фыркнула:
– Все эти омуты: прыгнешь, а там по колено. Ну, я не в том смысле. И никуда не тянет. Тоже мне омуты – лужи отстойные.
* * *
Вероника вышла от Марианны если и не с полной ясностью в мыслях, то во всяком случае с умиротворением в сердце. Хотя она и сама могла бы научить Марианну личной жизни, сейчас именно она нуждалась в постороннем слушателе и чувствовала себя как бы заболевшим доктором, который на некоторое время сам стал пациентом. Про принца на белом джипе ей понравилось. Она вспомнила про Аганова. Почему-то именно в эту минуту ей стало себя невыносимо жалко.
На память ей пришли слова Светланы о том, что решение придет непроизвольно, и она решила его не подгонять. Стоял ясный морозный день. Солнце, пробегаясь по снегу, лежащему на карнизах, искрило и слепило глаза отраженным светом. Шедшая впереди пожилая женщина дернулась и упала на плохо счищенный от слежавшегося снега тротуар.
Вероника замедлила шаг. Сначала она надеялась, что остановится кто-нибудь другой, но никто другой не останавливался, народу в переулке было мало, и то ли никто ничего не видел, а то ли спешил и надеялся на другого.
Пока все эти соображения пронеслись у Вероники в голове, она уже поравнялась с женщиной, неуклюже сидевшей на пегом асфальте, опираясь плечом о цоколь дома.
– Кажется, я ногу сломала, – увидев склонившуюся Веронику, сказала женщина слабым голосом.
Вероника тут же набрала «03», сообщила адрес, потом объяснила бабушке, что сейчас приедет «скорая помощь», и собиралась было идти дальше.
