– Смерды! – подхватил Феликс и тоже улыбнулся.
– Ну хватит уже, все, – сказала Наташа с раздражением. – Я б мужиков всех поубивала, – сказала она Илье.
– Да я бы тоже, – согласился он.
– Ты нам лучше про девушку свою расскажи. Ты женишься или нет?
– Ну не знаю, – сказал Илья и посмотрел на Феликса, прося подмоги.
– Ну расскажи, расскажи, – не унималась Наташа.
– Ну чего рассказывать, Натуся? – вмешался Феликс. – Девушка, обыкновенная, две руки, две ноги.
– Молодая женщина, – поправил Илья. – Необыкновенная. Она, кстати, замужем, – сказал он со смешком.
– Это она с вами училась, что ли?
– Не с нами, а рядом с нами, – сказал Феликс. – А мужа ее я, кажется, помню. Ходил такой в шапке дурацкой, как у гнома. Не помнишь?
– Да что же это такое, – возмутился Илья. – Все его помнят, все его знают, а только я никого не знаю! И ничего.
– Так, значит, надо, – сказала Наташа.
– Кому? – помолчав, спросил Илья.
– Но вообще вопрос интересный, – сказал вдруг Феликс, словно еще сражался со своими оппонентами. – Можно ли стать счастливым, имея такое прошлое?
– Это ты о чем? – спросила его Наташа.
– А Галкину скажи, – вспомнил Феликс, – не надо ему в зал ходить.
– Галкину? В зал? – не сразу понял Илья.
– Да, – сказал Феликс. – Живот изнутри растет.
Hаконец Илья простился и ушел. Провожала его Hаташа.
– Hе бери в голову, – сказала она неосторожно. – Он просто устал.
– Все в порядке, – отозвался Илья из клетки лифта.
– Созвонимся, – сказала Hаташа.
В кабине на задней стенке висело зеркало. Все девять этажей вниз Илья с ненавистью смотрел себе в лицо.
* * *
Все разговоры сегодняшнего вечера, в которых он так мало принимал участие, незаметно для него самого постепенно смешались и произвели какой-то осадок, который стал отравлять его только сейчас. Настроение у него не просто оказалось испорчено, а казалось, сама его душа перешла в какое-то незнакомое состояние, производя ощущение утраты.
Думая о своей жизни, Илья не мог припомнить того решительного момента, который имеется почти во всех романах, театральных пьесах и кинофильмах, того момента выбора, рокового или нет – не важно, но такого, после которого события развиваются стремительно в ту или иную сторону. Никогда, ему казалось, не встречал он на своем пути камень с предостерегающими надписями, перед которым в сомнении проводит время богатырь на картине Васнецова, никогда никто неведомым правом обстоятельств не давал ему пять или три минуты для принятия решения, никогда не шагал он одним шагом из тени в ослепительный свет и наоборот.
Он шагал по пустому Ленинскому проспекту в сторону Якиманки. У Горного института на тротуаре топтались часовые рекламы, наряженные клоунами, в валенках на резиновой подошве. Hа груди у них размещались броские щиты. Из-под масок вырывался кипячеными клубами пар дыхания. Эти валенки и полушубки делали их похожими на конвойных северной пересылки.
«А вы воевали?» – так, кажется, спросила Наташа. И внезапно его поразила даже не правота, а справедливость ее слов. От неожиданности он на секунду остановился и не двигался некоторое время. «Все мы соучастники, – подумал он. – И я тоже».
Время от времени у обочины тормозили такси, и водители несколько секунд выжидающе смотрели на него. Он взглянул на часы – начался второй.
Ему вдруг сделалось страшно на этой пустой, голой улице, дурно, нечистоплотно выметенной северным ветром, по которой мчатся сверкающие автомашины, в которых сидят крепкие, уверенные в себе люди и смотрят прямо перед собой в пестрядь задних огней, отгородившись от всего мира железом и стеклом, и автомагнитолы напевают им мелодии, преходящие, как секунды, и земля, придавленная асфальтом, дрожит, когда поезда несутся в ее правильно, со вкусом изуродованной толще. А над крышами мечется ветер, отираясь о вентиляционные трубы, и все это куда-то мчится, история мчится мимо. «Кто это они? – подумал он. – Какие, к черту, они? Мы. Они. Мы». И от осознания этого ему стало еще страшнее.
Он торопливо поднял руку, назвал адрес и, не торгуясь, сел в машину. Hа шофера он взглянул только один раз. Это был пожилой человек, лежавший грудью на руле, пивший кошачьими глазами переулки и перекрестки. Hа месте магнитофона зиял провал и белели спутанные провода. Мотор хрипел на передачах. Пахло бензином.
