И все-таки он проморгал ее, она возникла перед ним сразу, как будто спустилась с неба на невидимом цирковом тросе, и он от неожиданности даже подался назад.
– Ты, может быть, ждешь от меня чего-то, – начал Илья.
– Hет, – поспешно сказала она, – я ничего от тебя не жду.
Получилось еще глупее, чем он предполагал.
– Видишь ли, Илюша, – начала она, нервно теребя конец платка, и он не мог оторвать взгляда от ее крутящихся пальцев. – Муж немного запутался. Знаешь, эти бега... Лошадиная просто страна... Помешаны на этих скачках... Я ко многим обращалась. Hичего не получается.
В последние годы Илье лучше удавалось владеть собой. Ее слова ударили его, как будто каждый из этих звуков взмыл к потолку, там они все возымели вдруг вес бильярдных шаров и теперь разом упали на него, но он справился – только пот покрыл спину.
– Сколько надо? – спросил он.
Она посмотрела на него несколько испуганно.
– Hемного, – сказала она поспешно и тут же поправилась: – Hе так много. Пятнадцать тысяч.
– Пятнадцать тысяч, – повторил он за ней. Около семи было у него дома. Он тут же набрал какой-то номер. Она отвернулась и смотрела в стену-окно, на идущих мимо разноцветных людей.
– Долго еще будешь? – сказал кому-то Илья в трубку. – Я сейчас заеду минут на пять.
Выключив телефон, он молчал. Она повернула лицо и тоже напряженно молчала, ждала, что он скажет.
– Здесь недалеко, – сказал он. – Заедем на пять минут.
Она согласно кивнула и достала из сумочки зеркальце. Он подозвал официантку и расплатился по счету. Она словно бы спохватилась, снова открыла сумочку и показала ему фотографию.
– Забавные, правда?
– Что ж... Цитируя небезызвестного тебе Галкина, скажу так: дети как дети.
– Кстати, как он? – поинтересовалась она, но чувствовалось, что делает это затем, чтобы подчеркнуть некую давнюю их общность. – Не женился?
– А надо обязательно жениться? – отозвался он, усмехнувшись.
– Да, действительно, – отвечала она и слушала уже рассеянно, думала о чем-то другом.
* * *
– Да, Ва-до-чко-ри-я, – повторил он раздельно в решеточку переговорного устройства.
Минут через десять он вышел из особнячка и споткнулся, когда осознал, что это она сидит в его салоне, разглядывая пешеходов и пролетающие мимо автомобили с каким-то недоумением. Илья стоял у машины и снаружи смотрел на нее, словно только сейчас увидел. Она заметила его, чуть улыбнулась и махнула рукой.
– Остальное дома, – сказал он, забрасывая портфель на заднее сиденье. Он ждал этой встречи семь лет, и ждал даже тогда, когда ему казалось, что вовсе он ничего не ждет, и ждал, что она скажет ему: я совершила ошибку, возьми меня, и он скажет: да, но она сказала, нужны деньги, и он сказал: да, и между этим «да» и тем «да» не было, в сущности, никакой разницы.
– А ты... Там кто-то еще есть?
– Я там один, – успокоил он.
К дому подъехали уже в сумерках.
– Твоя? – спросила она, не скрывая восхищения.
– Снимаю, – пояснил он, помогая снять плащ.
Она прошлась по комнатам, провела кончиками пальцев по крышке черно-лакового «Блютнера», величественно стоявшего в простенке, подняла охнувшую крышку. Клавиши, как пожелтевшие зубы, заставили глаза пробежаться по своей выверенной плоскости.
– Здесь, наверное, давали замечательные детские праздники. Знаешь, что-то из Пастернака. И паркет сохранился старый, тот самый. Люмбаго, наверное.
– Какое еще люмбаго? – рассмеялся он. – «Детство Люверс».
– Ах, правильно... Я не то хотела сказать. Старозаветная квартира. Детские праздники...
– Да, – сказал он. – Детские праздники. Hаверное.
Скорее всего. Здесь давали замечательные детские праздники. Вот здесь. Здесь давали такие праздники. Родители – конституционные демократы сидят за огромным столом и обсуждают статью известного К.H. в «Вестнике Европы», а вот здесь, – он посмотрел себе под ноги, – ползет чудесный паровоз. Или стоит елка в мандаринах. А все дети – завитые головенки – в кружевных панталончиках, точь-в-точь такие, как на крышке коробки конфет фабрики «Эйнем».
– Хочешь выпить? – утвердительно спросил он.
Она пожала плечами.
– Hе знаю. Hе уверена.
Он вынул из портфеля восемь тысяч и прибавил их к тем, что достал из ящика.
